Перевод с английского
Во времена шпаг, париков и камзолов, украшенных цветочной вышивкой, в те времена, когда джентльмены носили оборки и расшитые золотым шнуром жилеты из парчи и тафты, в городе Глостер жил один портной. Его так и звали – портной из Глостера.
С утра до вечера он сидел у окна маленькой лавочки на улице Вестгейт. Сидел он на большом портновском столе, скрестив ноги.
Весь день, пока было светло, он шил и кроил и атлас, и помпадур, и люстрин – ткани назывались странно и были дороги в те времена, когда жил портной из Глостера.
И хотя он пошил много прекрасной одежды из шелка для других, сам был беден, как церковная мышь. Он кроил одежду почти без отходов, по рисунку, вышитому на ткани. После кройки оставались очень маленькие обрезки, которые он раскладывал на столе. «Слишком узкие куски, никуда не годятся, из них выйдут разве что жилеты для мышей», – говорил портной.
Однажды перед Рождеством стоял лютый мороз. Портной начал шить камзол вишневого цвета, расшитый шелковым шнуром и вышитый анютиными глазками и розами, а еще жилет из атласа кремового цвета для мэра Глостера.
Портной работал и работал и бормотал себе под нос: «Совсем узкий, да еще по косой обрезан, а этот еще уже; палантины для мышей и ленты для домашних чепцов! для мышей!»
Когда снежинки начали падать за обледенелыми оконными стеклами так густо, что заслонили весь свет, портной закончил свою работу. Все шелковые и атласные детали лежали на столе.
Всего было двенадцать деталей для камзола и четыре детали для жилета, детали карманов и манжеты, пуговицы – все, что положено. Еще была чудесная желтая тафта для подкладки камзола, а для обметки петель для пуговиц – шелковая пряжа вишневого цвета. Все было готово для того, чтобы утром сшить камзол, все тщательно отмеряно и всего достаточно – не хватало одного единственного мотка шелковой пряжи вишневого цвета.
Портной вышел из своей лавки в сумерках. По ночам в лавке никого не было, кроме маленьких коричневых мышек. Мышкам, чтобы забежать туда, ключи были не нужны.
Во всех старых домах Глостера за деревянной обшивкой есть маленькие потайные ходы и секретные лазейки для мышей, и мыши бегают от дома к дому через длинные узкие проходы.
Итак, портной вышел из своей лавки и зашаркал по снегу. У него не было большого дома, он арендовал лишь кухню. С ним жил только кот, которого звали Симпкин.
– Мяу? – спросил кот, когда портной открыл дверь. – Мяу?
Портной ответил:
– Симпкин, нужно поймать свою удачу, но я слишком устал, чтобы начинать шить. Вот тебе мелочь (это наши последние четыре пенса) и, Симпкин, возьми глиняный горшок и купи на один пенни хлеба, на другой – молока, на третий – колбасы, а на четвертый пенни купи мне моток шелковой пряжи вишневого цвета. Только не потеряй последний пенни из четырехпенсовика, Симпкин, а то меня порвут, как полоску бумаги для обвязки мотков. У меня совсем не осталось шелковой пряжи.
Симпкин снова сказал «Мяу!», взял мелочь и глиняный горшок и вышел в темноту.
Усталый портной чувствовал себя больным. Он сел у очага и начал разговаривать сам с собой о замечательном камзоле, который он пошьет: «Надо схватить удачу за хвост – кроить по косой! – мэр Глостера женится утром на Рождество, он заказал камзол и жилет».
Вдруг портной вздрогнул. Заглушая его бормотанье, с другой стороны кухни послышались странные звуки: тип-топ, тип-топ, тип-топ-тип...
– Что это может быть? – спросил портной из Глостера, подпрыгивая на стуле. Он пересек кухню, остановился около буфета, прислушался и надел очки.
– Странно, – сказал портной из Глостера и приподнял лежащую вверх дном чайную чашку.
Под чашкой оказалась маленькая живая мышь-леди. Мышка сделала портному реверанс, прыгнула под буфет и исчезла за стенной панелью.
Портной снова сел перед огнем, грея свои холодные руки. Но вдруг со стороны буфета снова послышалось: тип-топ, тип-топ, тип-топ-тип...
– Это переходит все границы! – сказал портной из Глостера, переворачивая другую чашку, которая лежала вверх дном.
Под ней оказался мышь-джентльмен, который поклонился портному.
Он поднимал другие чаши, и чашки, и миски, и оттуда выскакивали маленькие мыши. Они бросались под буфет и исчезали за стенной обшивкой.
Портной сел поближе к огню и пробормотал: «Одна и двадцать петель обметать шелком вишневого цвета. Нужно закончить к полудню субботы: а сегодня уже вечер вторника. Может быть, не надо было освобождать мышей, ведь они собственность Симпкина? Увы, я пропал, у меня больше нет пряжи!»
Маленькие мыши потихоньку вернулись и прислушались к бормотанию портного. Они заметили выкройку этого замечательного камзола. Они шептались о тафте, подкладке и маленьких палантинах для мышей.
А затем они все убежали за стенную панель. Они бегали от дома к дому, пищали и созывали других мышей.
Когда Симпкин вернулся, в кухне портного не осталось ни одной мыши. Он поставил горшок с молоком на буфет и подозрительно посмотрел на чашки. Ему хотелось на ужин маленькую жирную мышь!
– Симпкин, – сказал портной, – где моя пряжа?
Но Симпкин спрятал маленький пакетик в чайнике, зафыркал и зарычал на портного. Если бы он умел говорить, он бы сказал: «Где моя мышь?»
– Увы, я пропал! – сказал портной и, грустный, лег спать.
Всю ночь Симпкин охотился: он перерыл всю кухню, заглядывал в буфет, за стенные панели и даже в заварной чайник, куда он спрятал моток пряжи. Но мышей нигде не было!
Бедного старого портного трясла лихорадка, он метался и ворочался в своей кровати на четырех ножках и бормотал в бреду: «Нет больше пряжи! Нет больше пряжи!»
Что будет с камзолом вишневого цвета? Кто придет и сошьет его, когда на окне решетка, а дверь накрепко закрыта?
На улице люди пробирались по снегу на рынок, чтобы купить гусей и индеек и испечь Рождественские пироги, но у Симпкина и бедного старого портного не было даже крошечки на обед.
Портной не вставал с постели три дня и три ночи. И вот пришел вечер рождественского сочельника. Симпкину очень хотелось сьесть мышку, он стоял у кровати на четырех ножках, где лежал портной, и мяукал.
Давно известно, что все звери могут разговаривать в ночь между сочельником и Рождеством (хотя мало кто слышит их и понимает, о чем они говорят).
Когда Кафедральные часы ударили двенадцать раз и начался перезвон колоколов, Симпкин вышел из дверей дома и побрел по снегу.
Со всех крыш и фронтонов старых деревянных домов Глостера слышались веселые голоса, распевающие рождественские песни – все старые песни, которые я когда-либо слышала и новые, которых совсем не знаю, совсем как колокола в сказке про Уиттингтона и его кошку, которые поют: «Дин-дон, Уиттингтон!»
Под деревянными карнизами скворцы и воробьи пели о Рождественских пирогах, проснулись галки в башне Кафедрального собора, и хотя была середина ночи, пели дрозды и малиновки. Воздух был наполнен щебечущими мелодиями.
Но все это пение только раздражало голодного Симпкина.
Вдруг он заметил, что из лавки портного пробивается свет. Симпкин подкрался и заглянул в окно. В лавке стояло много свечей, слышалось щелканье ножниц и шуршание пряжи, а тоненькие мышиные голоса пели громко и весело:
Однажды храбрые портные
Пошли ловить улитку.
Смельчак схватил ее за хвост
И совершил ошибку.
Улитка рожки показала,
Как хайландская корова.
Скорей бежать! Скорей, скорей!
Иначе не останется ни одного портного!
Затем без паузы мышиные голоса запели снова:
Просей овес,
Смели муку,
И брось в каштан,
Оставь на час.
«Мяу! Мяу!» – надрывался Симпкин и царапал дверь. Но ключ лежал под подушкой у портного, и он не мог войти.
А маленькие мыши только посмеивались и пели снова:
Три маленькие мышки шьют и шьют,
А Пушистик тут как тут.
– Что вы делаете? – спрашивает он.
– Камзол для джентльмена шьем.
– Хочу помочь вам нитки откусить.
– Нет,нет, нам хочется еще пожить.
Не настолько мы глупы –
Вы нам отгрызете по полголовы.
«Мяу! Скрр-скрр!» - царапал Симпкин подоконник. Вдруг три маленькие мышки вскочили на лапы и закричали со всеми остальными: «Пряжа закончилась! Пряжи больше нет!» – и они захлопнули ставни перед носом у Симпкина.
Симпкин пошел домой, о чем-то размышляя. Он нашел бедного старого портного спящим безмятежным сном. Лихорадка у него прошла.
Тогда Симпкин на цыпочках подошел к буфету, вытащил из чайника маленький пакетик и стал его рассматривать при лунном свете. Ему стало очень стыдно за свою вредность, особенно по сравнению с добрыми маленькими мышками.
Когда утром портной проснулся, он увидел на своем стеганом одеяле моток шелковой пряжи вишневого цвета, а рядом с его кроватью сидел Симпкин и просил прощения.
На снегу поблескивало солнце. Портной встал, оделся и вышел на улицу. Симпкин бежал впереди него.
– Увы, – сказал портной, – У меня есть пряжа; но нет больше, ни сил, ни времени – их хватит только на то, чтобы обшить одну петлицу, ведь сегодня уже рождественское утро! Мэр Глостера женится в полдень – и где его камзол вишневого цвета?
Он отпер дверь своей маленькой лавки на улице Вестгейт, и Симпкин нетерпеливо забежал туда, будто ожидал что-то увидеть.
Но там не было никого! Ни одной маленькой коричневой мышки!
Но на столе – вот так чудо! Портной даже вскрикнул: там, где он оставил раскроенные детали из шелка, лежал чудесный камзол и вышитый атласный жилет – самые красивые, которые когда-либо носил мэр Глостера!
Все было закончено, кроме одной единственной петлицы вишневого цвета. Рядом с незаконченной петлицей был приколот клочок бумаги, со словами, написанными детским почерком крошечными буковками:
ПРЯЖИ БОЛЬШЕ НЕТ!
С этого времени к Портному из Глостера пришла удача. Он встал на ноги и стал богатым.
Он шил самые замечательные жилеты для всех богатых торговцев Глостера, да и для всех остальных джентльменов в округе.
Его оборки, вышитые манжеты и складки были невиданной красоты! Но особенно удавались ему петлицы! Им не было равных!
Стежки его петлиц были такими аккуратными – такими аккуратными! Я удивляюсь, как их мог сделать старичок в очках, со старыми скрюченными пальцами и наперстком портного?
Стежки этих петлиц были такими маленькими – такими маленькими! Они выглядели так, будто их обшивали маленькие мышки!