МОСКВА, 1990
И мое лицо
помнит много обид и бед.
И много камней я ловил на своем веку,
но никогда не таил на них зла
и никогда не стремился свести с ними счеты,
хотя легко узнавал их
по особенной остроконечности
и неловкой манере опускать глаза
при случайных встречах
со мной…
Нет, я никогда не таил на них зла, ибо знал –
нет
камня
на свете,
который хотел бы быть камнем.
Таковым его делает
жизнь
Во все времена
мы стоим перед дверью в будущее,
созерцая безмолвно в замочную скважину
панораму чудесного мира, в котором
есть решительно все, кроме нас самих,
отрешенно стоящих за дверью…
И потому наш удел –
и сегодня, и завтра, и вечно –
любить этот мир,
в котором живут
Другие
В другую страну,
где издревле бушует безмолвие,
мы ворвемся на миг
и на вечность останемся… Там,
перемещаясь по дюнам
безымянного моря, мы будем
вычитать из пространства ошибки замедленных птиц,
созерцать небеса,
целовать обнаженные камни…
И ощущать непрестанно на неизменяемых лицах
космический бриз
Беспамятства
Этой ночью
пришла весна –
она ворвалась в мой быт
со скоростью первых сиреней
и принесла на ладони иначе придуманный мир…
Я просыпаюсь, как птица в росе! Скажите,
разве это не сила! – пройтись босиком по квартире
и весело в угол отбросить свой старый башмак,
вчерашний,
смешной,
странный…
Башмак из другого мира!
Когда в полночной тишине
взрываются глаза гераней,
будь осторожен, человек,
живущий на другой планете…
С отрочества
ношу в позвоночнике
однажды услышанный мною в тумане
прощальный гудок парохода… С отрочества
ищу от кого
отречься
Подари мне, Осень
шепот девственно чистого моря
и беспамятство дюн, ускользающих вдаль…
Озари мою жизнь
светом ласково нежных существ,
обитающих за безысходностью…
Дай испить напоследок
с твоих невесомых ладоней
отрешенность во мгле остывающих ливней…
Дай прижаться лицом к неприкаянным листьям, которыми
на излете небес в родниках заходящего солнца
пеленают детенышей аисты…
Подари мне, Осень,
забвение…
Ласкаю
спящее в сердце
чудовище,
прячу
в мерцающем взгляде
осень,
несу
на холодных подошвах
небо,
слушаю
своего же молчания
эхо…
Каждый раз на закате,
когда за черту горизонта,
угасая, падает солнце,
мне слышится звон
разбитого вдребезги
шара!
О сколько во мне
накопилось за множество лет
остроконечных осколков
света…
Весна
на деревьях
улыбнулась
яблоками…
Как много значат
улыбки эти
для странствующих!
Жизнь моя –
дикорастущий берег
с единственной пальмой, откуда
стая хохочущих обезьянок
швыряет в прибой золотые плоды одиночества,
и единственным мысом, с которого
все корабли уплывают
в Прошлое…
Лишь потому, что мое восходящее Там –
это чье-то разбитое вдребезги Здесь,
я сберегаю, как жизнь, расстояние Между
ослепительно ярко сверкающим До
и уныло мерцающим После
Пытаясь вспомнить одного человека,
в тени которого отдыхала толпа,
вижу толпу, уносящую вдаль
тень одного человека…
ОНИ
Перебегают
лицо, как улицу,
ускользают и снова
перебегают
Человек – это знак принадлежности мира
к Зеркалу
Черноухая собака бегает по улице.
Золотоволосая девушка переходит дорогу
(на лице ее солнце, а в руках незабудки).
Маленький мальчик грызет яблоко.
Пожилой горбун смеется и плачет.
Какая-то женщина катит коляску.
И все это время идет дождь.
А все это время идет дождь!
Но если вы хотите, я открою вам маленький секрет.
Подойдите поближе.
Ближе.
Еще!
Вы думаете, это дождь?
Ошибаетесь!
Это не дождь.
Нет, это совсем не дождь!
Шепотом: а что это?
Шепотом: МОЦАРТ !
НАТАШИН ГОД
Осень…
Капелла лягушек…
Всплески…
Ускорение улиц, бегущих от ветра…
Размагниченность листьев…
Пригоршни лунного света…
Шорохи губ…
Губы!
А по ночам
над моим лицом –
твои ладошки мерцают, как два светлячка,
и кружатся,
кружатся,
кружатся…
Зима…
Невесомость клубящихся стекол…
Ступенчатость снега… паузы…
Взбаламученность лампы…
Опустошенные клеточки слов…
Молчание… Молча
мы бродим по комнате, делая странные вещи:
переставляем предметы с места на место,
сухие стаканы вытираем газетой,
поливаем герань из пустой бутылки,
меняем воду в аквариуме,
в котором давно уже умерли рыбы…
с единственной целью –
как можно больше угодить настороженным звездам,
следящим за нами
из осени…
Весна…
Очертание солнца… лужи…
Протяженность опухшей холмами земли…
Февраль, застрелившийся первым дроздом…
Хаос окраин…
Капель…
Исчерпанность!
Еще какой-то задумчивый гном:
петляя кругами,
он незаметно крадется за нами
и все чаще и чаще улыбается грустной улыбкой –
он знает…
он видит…
он чувствует…
«Почему?! – говоришь ты тихонько и плачешь. –
Я не хочу, не хочу, не хочу…
Не хо-чу!»
Дождь…
Лето…
Закат…
Городок, обтекаемый ленью,
обшарпанный, маленький, сонный…
Темная комната… сумерки… тени…
Нашествие мух…
Обнаженные пальцы, сведенные в крик…
Нескончаемый скрип искалеченных петель…
Лестница…
Небо…
Дорога…
Деревья…
Вокзал…
Станционный фонарь…
Вечность…
Вечность…
Непрерывность камней,
безмолвия и тишины!
Лишь иногда – через каждую 1000 лет –
отголосок моллюска со дна неподвижного моря,
или звон комара за чертой горизонта,
или вздох черепахи… Здесь
я живу на пустынном холодном песке
и ничего не делаю, только
от камней отделяю камни:
«Наташа…
ПУТЬ К ОСЬМИНОГУ
Я возвращался…
Была весна…
Светило солнце…
Ручьи и реки
текли по венам тишины… Глаза
растений пере-
ме-
ща-
лись
по
зеркальным стенкам лунных раковин…
Я возвращался,
минуя молча
тень велосипедиста и
сожженный силуэт фонарщика,
и скомканный клочок тумана с
короткой надписью: «О чем
был спор?»… Со свистом
врывался ветер в легкие булыжников
и приобщался к чтению страниц
шероховатых манускриптов… С юга
беззвучно уползал на север
остаток от деления медузы
на берег моря… Странный человек
с землей прощался…
Я
возвращался
ступая по земле, паря
ничейной фразой, роз сухие грезы
тревожили
мой
пос-
те-
пенный ум,
и я братался
со всеми уходящими, а рядом
была весна и бег вчерашних ливней,
круженье скал, восход озер и линий
полет пустынь, цветенье луж и море
без берега, и радость без печали,
и городок
без панцыря, и губы
без пепла… День
без грусти… Даль
без кенгуру… Яйцо
без горизонта… Дробь
без лестницы… Рассвет
без дна… Колодец
без неба… Зеркало
без русла… Куб
без одиночества… Модель
без жертвы… Эхо
без голоса… Песок
без горести… Окно
без глубины… Цветок
без колыбели… Старца
без леденца… Младенца
без ветра и
весла… Была
весна…
Светило солнце
Я
возвращался,
не на-
рушая не-
весомость слов и четность
своих шагов. Не беспокоя
воображением закат.
Не оскорбляя горизонт
гекзаметром воспоминаний.
Не оскверняя небеса
пыль-
цо-
ю
башмаков. Не споря
с деревьями о нравах человекул.
Не прикасаясь к цельности молекул.
Не посягая на невинность чисел,
во времени
не исчезая, даже
не существу-
я
воз-
вращался…
Была весна…
Све-
ти-
ло
солнце…
Была весна – я возвращался с крыш
в глубины ниш, во мглу углов и трещин…
Я видел смерть развенчанного бога!
Была весна – и я сходил с ума
и превращался тихо в Осьминога…