Ричард Бах. Чайка Джонатан Ливингстон. Перевод

       
       Чайка Джонатан Ливингстон


      
       Чайке, которая в нас
      


       Настало утро, и рябь спокойного океана покрылась золотыми бликами.
      
       В миле от берега на рыболовном судне завели мотор, и сотни чаек в небе услышали Весть о Завтраке, который бросают с борта, и прилетели драться за куски еды. Начался еще один день забот.
      
       Но далеко от этого места, от берега и от корабля, Джонатан Ливингстон один учился
летать.

       В ста футах от воды он вытянул перепончатые лапы, опустил клюв, и напряг крылья так, что стало больно. Таким способом он хотел полететь медленно, и он в самом деле полетел так медленно, что услышал шeпот воздуха, и океан внизу стал останавливаться.
 
       Джонатан закрыл глаза - так ему хотелось остановиться - задержал дыхание... еще ...
ещe дюйм изгиба ...

       Потом перья растрепались, и он упал.
      
       Чайки, чтоб ты знал, никогда не прекращают движение, и тем более не падают. Остановиться в воздухе для них позор и бесчестье.

       Но бесстыдный Джонатан Ливингстон, крылья которого дрожали от напряжения - он летел
медленно и даже останавливался в полёте -  он был не обыкновенной птицей.

       Большинству чаек нужны только простые знания: как долететь от берега до еды и вернуться назад. Для большинства дело не в полeте, а в еде. Для этой чайки суть была в  полeте. Больше всего в нём. Джонатан Ливингстон любил летать.
      
       Он заметил, что это мешало отношениям с другими. Даже родители удивлялись тому, как
Джонатан целыми днями один делал глиссады на малой высоте.

       Например, он не понимал, почему на высоте меньше полуразмаха крыльев можно лететь
дальше и легче. В конце его глиссад давно уже был не обычный всплеск, а длинная струя пены
от лап, плотно прижатых к телу.

       Когда он начал приземляться этим способом на пляж, а потом измерять длину следа на
песке, его родители совсем испугались.

       "Почему, Джон, почему?" - спрашивала мать. "Почему тебе трудно быть, как другие,
Джон? Оставил бы ты полеты на малой высоте пеликанам и альбатросам. Почему ты не ешь? Сын,
от тебя остались кости да перья!"

       "Ну и что, что перья и кости, мэм. Я хочу точно знать, как я могу летать, а как не
могу, и всe. Я хочу точно знать"

       "Слущай, Джонатан", - спокойно говорил ему отец. "Скоро зима. Судов будет мало, и
рыба уйдет с поверхности на глубину. Если ты так хочешь учиться, изучай еду и способы еe
добычи. Эти полеты хороши, но ты не сможешь кормиться высшим пилотажем, ты это знаешь. Не
забывай, летают для того, чтобы есть."

       Джонатан послушно кивнул. Несколько дней он пробовал делать то же, что другие: он и в самом деле старался, кричал и летал со стаей вокруг причалов и рыболовных судов, нырял за остатками рыбы и хлеба. Но он не смог долго терпеть.
 
       "Без толку", - подумал он, и бросил добытую с трудом кильку голодной старой чайке,
которая гналась за ним. "Я мог бы всe это время учиться летать. Ещe так много нужно изучить!"

       И голодный, но счастливый Чайка Джонатан снова улетел один далеко в океан, чтобы
учиться.
      

      
       Теперь он изучал скорость. За неделю он научился скоростным полeтам лучше, чем самая быстрая чайка.

       Но он заметил, что не может как следует спикировать.

       С высоты в тысячу футов он летел вертикально вниз, как можно сильнее махая крыльями. За шесть секунд он разгонялся до 70 миль в час, а на этой скорости крыло чайки теряет устойчивость.

       Но он об этом не знал. Работая аккуратно,как только мог, он снова и снова терял
управление.

       Подьем на тысячу футов, рывок вперед на полной мощности, потом вниз, махая крыльями, в вертикальный спуск. Каждый раз левое крыло тормозилось на взмахе вверх, он резко кренился влево, пробовал исправить положение остановкой правого крыла, и начиналось мельтешение и беспорядочное вращение вправо.

       Этот взмах вверх уже никак нельзя было выполнить аккуратнее. Он пробовал 10 раз, и 10 раз при разгоне до 70 миль в час неуправляемым ворохом перьев падал в воду.

       Когда он совсем промок, то придумал зафиксировать крылья при большой скорости, то
есть махать крыльями, пока скорость не дойдёт до 50 миль в час, а потом установить крылья неподвижно.

       Джонатан полетел теперь с двух тысяч футов. Он вытянул клюв и зафиксировал расправленные крылья на скорости 50 миль в час. Крылья дрожали от напряжения, но всё получилось. Десять секунд он мчался, как тень, со скоростью 90 миль в час. Джонатан поставил рекорд скорости чаек!

       Но ненадолго. Когда он начал выход из пикирования и изменил угол наклона крыльев, он снова попал в вихрь, но на 90 милях в час этот вихрь ударил его, как стена.

Джонатан как будто взорвался, перья разлетелись, и он шлeпнулся на твeрдую, как камень, воду.
      
       Очнулся он в темноте. Он плыл в лунном свете по поверхности океана. Крылья были
разодраны и будто налиты свинцом, но еще тяжелее был груз сделанной ошибки. Джонатан захотел(немного), чтобы этот груз тихонько утопил его, и чтобы всe было кончено.
      
Когда он уже погрузился в воду, он услышал странный глухой голос. "Нет выхода. Я чайка. Я ограничен природой. Чтобы знать так много, нужна карта для мыслей. Чтобы летать быстро, нужны короткие крылья, как у коршуна, который ест мышей, а не рыбу. Мой отец  прав. Надо забыть эту дурь. Надо лететь домой в Стаю, и быть довольным собой, какой я есть, жалкая, ограниченная чайка".

       Голос затих, и Джонатан согласился. Чайкам ночью место на берегу, и теперь, - решил он, - он будет нормальной чайкой. Так будет лучше всем.

       Он оттолкнулся устало от тeмной воды и полетел к берегу, радуясь, что научился низко летать, экономя силы.

       - Но нет, - подумал он. Я сошел с пути, я отказался от того, чему научился. Я чайка. Я буду летать, как чайки. Он с трудом поднялся на сотню футов и сильнее замахал крыльями, спеша к берегу.

       Ему стало лучше от решения быть таким же, как другие из Стаи. Теперь он был свободен от силы, которая заставляла его учиться. Больше не будет борьбы, не будет ошибок. И как хорошо, совсем не думая, лететь в темноте к огням на берегу.
      

       (Продолжение следует)