А он говорил ей: ‘конец сезона и время – порвать зонты’
Её междометий ему хватало, чтоб выучить каждый шторм.
Его тишины было слишком много – и ад успевал остыть,
А он так любил её злые пальцы вне всяких стандартных норм.
Они кровоточили в этих рифмах, они уставали лгать.
Тогда он брал каждый – и пачкал мысли словами чужих мужчин.
Она улыбалась, свежа, бесстыдна, излюблена и нага,
Она наблюдала, как он целует, итожа – ‘опять молчим?’
А он говорил ей: ‘твоя свобода запуталась в волосах’.
Она доставала сто тысяч ножниц и резала их предел.
И он наблюдал, как она не может не падать и не писать,
Ему было больно: она писала, а он на неё глядел.
Он видел, как много в её ладонях измученных подлецов.
Он знал наизусть её хищный прищур и хрупкость её кости.
На каждое solo она бросала стихами ему в лицо,
И он понимал — всё это стоит того, чтоб её простить.