Басня о ненормативной лексике
Один писатель в мире жил,
Признания не заслужив.
Однажды,
поздно или рано,
он все ж прославиться решил
и принялся за дело рьяно.
Обидевшись на мир,
ретиво
он лексикой ненормативной
страницы своего романа
напичкал от души.
И что ж –
о нем заговорили скоро,
и даже развернулись споры,
насколько мат в литературе
свидетельствует о культуре
иль бескультурье;
он бесспорно
прославился как мастер-порно;
порой в дискуссионном раже
его превозносили даже
как пионера новой моды
и провозвестника свободы.
Катился славословий вал;
писатель гордо почивал
на смятых лаврах,
но элитой,
служащей истинным богам,
он не замечен был.
Потом
умолкнули трезвон и гром,
и эти бум, и шум, и гам
сошли на нет,
и был забыт
скандально ставший знаменитым.
Мораль же басни сей ясна,
как солнца свет,
как жизнь сама:
Бедняга!
Он не знал,
что мат –
не знак
таланта и ума.
Жираф-стихотворец
Жираф прочел в одной из книг,
Что, мол, сестра таланта – краткость.
Жирафа обуяла радость, –
Он неожиданно постиг,
Что, времени не тратя, надо
Частушку сочинить – в награду
Приняв признание и славу,
Овации и крики: «Браво!»
Сложивши строчки в рифму, он
Принес издателю Слону
И был немало удивлен,
Что, прочитав частушку, Слон
Ему ту рукопись вернул,
Сказав, что это не годится,
Что прежде надо подучиться,
А сочинять уже потом…
Мораль же этой басни в том,
Что если даже налицо
Есть краткость, то еще не факт,
Что брат ее и впрямь талант, –
Ведь надо, чтоб, в конце концов,
Талант – обоим – был отцом.
О словах и друзьях
Друг друга бил словами как кнутом.
Заплакал тот – ударил побольнее.
Тот вскрикнул – что ж, удар еще сильнее.
При этом уверял, что виноват не он,
Ведь он спокоен был,
А тот кричал, мол –
Значит был не прав…
Тут посторонний, слезы увидав,
Сочувственно взглянул
И слово доброе как руку протянул,
И чистой ключевой воды принес стакан,
И боль ушла, оставив лишь следы слез на щеках…
А битый улыбнулся
И к постороннему душою потянулся…
Мораль же басни этой в том,
Что слову никогда кнутом
В устах у друга быть не должно –
Иначе дружбу и убить не сложно;
А если друг простил, то значит этот друг,
Как говорится, стоит прочих двух.
Капля дегтя
Мне друг прислал бочонок меда.
Нет, даже не бочонок – бочку,
Наполненную до краев.
Рой пчел, как им велит природа,
Летая от цветка к цветочку,
Собрал его в теченье года
С несметной площади садов.
Мне друг хотел доставить радость, –
Мед в бочке золотист и сладок,
И у него товарный вид;
И я гостей им угощаю,
И вместе мы его вкушаем,
И вряд ли кто-то замечает,
Что мед немножечко горчит.
И только мне, признаться надо,
Та горечь омрачает радость.
Труд пасечника – ох, нелегок –
Шмели и пчелы, ульи, соты…
Во всем я другу помогал.
А кто-то взял колесный деготь
И каплю дегтя в бочку меда,
Нежданно капнул, – всей работы,
Подпортив солнечный финал.
Мораль сей басни: даришь мед,
Следи, чтоб этот или тот
Не ложку дегтя – даже каплю
В него нечаянно не капнул.
Портрет
Художник получил заказ –
Портрет красавицы-девицы.
Он к делу приступил тотчас:
Взял наилучший холст и кисти,
И красок закупил запас,
Палитру бережно почистил
И начал над холстом трудиться.
Задумав сотворить шедевр,
Он девушку писал, одев
То в деловой наряд, то в бальный;
Стремясь к натуре идеальной,
Менял прическу ей и свет;
И от зари и до зари
Искал бессмертный колорит.
Трудился так немало лет,
Стараясь сделать все, как надо,
И вот, довольный результатом,
В один прекрасный день, в обед
Принес заказчику портрет.
Но тот, взглянув, воскликнул: Нет!
Вы пьяны, может быть, мой свет!
Не выспались после пирушки?
Да, заказал я вам портрет –
Но девушки, а не старушки!
Мораль: конечно, не секрет –
Предела совершенству нет;
Но все-таки известно свету,
Что ложка хороша к обеду;
А также знают все отлично –
И ясно это даже пню –
Что дорого нам всем обычно
Яичко – ко Христову дню.
Из басен Эзопа
Убийца
Убийца убегал от тех,
Кому убитый братом был;
Бежал он днем и в темноте,
И вот пред ним открылся Нил.
Но вдруг, откуда ни возьмись,
Ему навстречу волк голодный;
Прошиб убийцу пот холодный,
И он, свою спасая жизнь,
На дерево, к воде склоненное,
Взобрался из последних сил;
Но лишь вскарабкался на оное,
Увидел: там змея лежала,
Нацелив на убийцу жало;
Он прыгнул в воду и поплыл,
Но африканский крокодил
Его в воде как будто ждал
И в тот же самый миг сожрал.
Кто грех убийства совершил
И запятнался преступленьем,
Ни в людном мире, ни в глуши,
Тот не найдет себе спасенья.
Он не укроется нигде –
Ни на земле, ни на воде.
Того, кто преступил порог,
Повсюду настигает рок.
Олень и лев
Склонясь над зеркалом воды,
Олень хвалил свои рога,
Что так ветвисты и могучи,
И ставил их в пример ногам,
Что слишком слабы и худы,
И вид могли б иметь получше.
Пока мечтам он предавался,
Подкравшись, лев за ним погнался.
Олень рванулся, что есть силы,
Бежал прогалиной лесной,
И ноги зверя уносили
Все дальше от беды шальной;
Но вот олень с разбега в рощу
Влетел и тут рогами прочно
За ветки зацепился он;
Прервался бег;
Олень, поняв, что побежден,
Сказал себе:
Как глуп я был, ругая ноги,
Что мне так ревностно служили;
Хвалил рога, но, видят боги,
Они меня и погубили.
Бывает в жизни, что в беде
Друзья спасают нас
Те, что уходят скромно в тень
В счастливый час.
А тем друзьям,
Что каждый день
Твердят, что любят,
Порой мы доверяем зря, –
Они нас предают и губят.
Лягушки
В прекрасном маленьком болотце
Лягушки жили-поживали.
Но пересох их дом до донца,
И две лягушки думать стали,
Как им найти для жизни что-то
Взамен родимого болота.
Они вдвоем с восходом солнца
Пошли искать свой новый дом,
Мечтая, чтоб он был прудом,
И – долго ль, коротко ль, как говорится –
Пришли к колодцу, полному водицы.
Одна лягушка тут же предложила,
В него запрыгнув, жизнью насладиться;
Другая же ее остановила,
Сказав: Нет, нет! Подумай-ка, сестрица,
Как выбраться мы из колодца сможем,
Когда колодец пересохнет тоже?
Любое дело начиная,
Подумай о его итогах
И о возможных плюсах и потерях;
Пословица не зря напоминает:
Чтоб раз отрезать, и семь раз не много
Все точно предварительно измерить.
Враги
Однажды двум врагам на корабле одном
Плыть довелось в открытом море бурном;
Чтоб не встречать друг друга нипочем,
Один ушел на нос, другой весьма недурно
Устроился, напротив, на корме.
Но вот опасный наступил момент.
Шторм бушевал. Корабль мог потонуть.
И тот, что на корме, спросил:
Что тонет раньше – нос или корма?
Ответил кормчий: Нос.
Тут радостно спросивший произнес:
Ну что ж! Я свой удел не прокляну!
Пусто утону, когда не хватит сил!
Удачу дарит мне судьба сама:
Увижу я пред смертию своей,
Как захлебнется враг! Корабль, тони скорей!
Из ненависти к ближнему иной
Теряет и рассудок и покой
И сам готов страдать он, как дурак,
Лишь только б видеть, как страдает враг.
Клад
(Крестьянин и дети)
Один крестьянин-виноградарь
Участок свой из края в край
Возделывал всегда, как надо,
Чтоб был высоким урожай.
Поняв, что дни уж сочтены,
Подумал, как найти бы средство,
Чтоб глупые еще сыны
Не растранжирили наследство.
Вот, сыновей к себе позвав,
Сказал, лозу не указав,
Что под лозой зарытый клад
В наследство им оставить рад.
Он умер. Сыновья, не зная
Где спрятан клад, лопаты взяли
И землю всю перекопали;
Клад не нашли, но урожая
Добились в этот год такого
Невиданного, право слово:
Он их обогатил стократ
Щедрее, чем заветный клад.
С тех пор известно на миру,
Что клад для человека – труд.
Барс и Лиса
Однажды модник Барс,
хвастливый от натуры,
гордясь пятнистостью своей,
лисицу вызывал на спор:
кто из двоих красивей, утверждая,
что это он – о том твердит весь свет, –
ведь так изящен без прикрас
покрывший всю его фигуру
от кончика хвоста и до бровей
изысканный узор.
Лиса, предпочитая
быть краткою, дала такой ответ:
Изысканнее, спору нет,
твой превосходный мех,
мой распрекрасный кум,
но мой изысканнее ум.
Мораль: как ни эффектен франт
в одежде модного фасона,
ценнее внешности пижона
глубокий ум и подлинный талант.