ЧЕРТУШКО
Я выключила свет и, нырнув под одеяло, свернулась калачиком. В избе было жарко натоплено, и потом я долго не могла уснуть, мучаясь в духоте. За печкой шуршали мыши, кошка шумно лакала молоко, приговаривая:
– Окисающее…Опять окисающее…Какая гадость…
Приговаривая? Это что же за кошка такая говорящая?! Я вскочила с постели, включила свет. На побе-ленном боку печки виднелся след крохотной ручки. Молоко действительно кто-то пил, судя по брызгам на полу. А кошки в избе вообще не было, видимо, ушла на сеновал, охотиться за мышами. Я озадаченно пожала плечами, заглянула в темный запечный проем. Там – никого. Легла спать. Проснулась от того, что кто-то шуршал пакетом и громко чавкал, раскусывая с хрустом ванильные баранки. За окном давно рассвело, и мне достаточно было открыть глаза, чтобы увидеть ЕГО. ОН оказался маленьким противным существом, худым, с длинным, тоненьким, как шнурок хвостиком, с кисточкой на конце. У НЕГО были большие, зеленые глаза, с узкими зрачками. Заостренные ушки, которые он прижал, когда я ахнула от удивленья, тоже заканчивались кисточками, как у рыси. А на лбу было что-то вроде рожек.
– Я не могу, есть, когда на меня так смотрят – ворчливо сказало существо – кусок в горло не лезет.
– Нечисть! – крикнула я и замахнулась на черненькое волосатое чудо кухонным полотенцем.
– Я чисть! – обиженно сказал малец, но на всякий случай понюхал подмышкой – я мылся совсем недав-но, когда княгиня Ольга…
– Ты кто такой? – мне было совершенно неинтересно, когда он мылся.
– Тьфу ты, господи, отец мой, Люцифер! – воскликнул гость. Не перебивай, женщина! Ты что – черта не видела? – я ошалело, покачала головой, а он возмущенно шмыгнул носом-пуговкой – Черта она не видела, ишь ты…
Он еще долго ворчал, а я тупо смотрела, как он открывает банку с малиновым вареньем, ныряет в нее с головой, а потом, усевшись на газетку, начинает слизывать с себя сладенькую, красную жижу. Оцепененье мое прошло враз:
– Вон из избы! – истошно заорала я, огрела черта полотенцем, смахнув тем самым его со стола, взяла веник и вымела непрошенного гостя на улицу.
День прошел в обычных хлопотах. Вечером, намывшись в бане, села я на диван, пообобрала ноги под себя. Вдруг дрова, лежавшие в печке, вспыхнули сами собой. Скоро в домике стало тепло. Кто-то шумно вздохнул. Я оглянулась. В открытом чемодане, приготовленном к отъезду, закутавшись в куче нижнего белья, лежал мой чертушко.
– Не гони меня, горемычного-о-о! – завыл он, кинувшись ко мне и, лобызая мои колени – я сирый, меня, черта порядочного, как последнюю паскуду отовсюду гонят! У-у-у! Я тебе буду помогать. Я умею варить объеденческий суп из косеножек, умею вышивать потрет Чингисхана крестиком, знаю латынь! Я смышленый черт…
Он еще долго рекламировал себя, а я уже от души хохотала. Жила я одна, не считая черной кошки Мур-ки, и, в общем, была жизнью довольна. Но иногда скучалось. Мурка была идеальным слушателем, а вот от-ветить не могла. А порой так хотелось услышать человеческую речь, пусть даже от такого маленького, га-денького чертенка. Махнула рукой, оставила этого лохматого.
В эту ночь не спалось мне. Прометалась до рассветных сумерек в плену сухих горячих подушек, а к ут-ру не выдержала, встала заварить чаю. Чертушко дрых на стуле, выводя носом настоящие соловьиные тре-ли:
– Зю…Ахм-зю…фьюти-зю-ю-ю-зь…
Когда я завозилась, ставя чайник, он проснулся, зевнул во весь свой зубастый рот, понимающе хихик-нул:
– Извести кого хошь? – я покачала головой отрицательно, тогда нечистый снова ухмыльнулся, еще лучезарнее. Привораживаешь? Порчу наводишь? Страху насылаешь? Скотину моришь?
Но я все качала головой в знак того, что ничего подобного делать и не думала.
– Чай завариваю, – ответила простодушно.
– Что за трава? – чертушко подскочил ко мне, взял волосатыми тоненькими пальцами щепотку сухих цветочков, с видом знатока понюхал, сказал разочарованно – Душица…
– Не любишь чай с душицей? – спросила я.
Рогатый брезгливо поморщился, пожал угловатыми плечами: – Не гоже мне, черту, чай пить. Крови грешников бы тазика два выпил, а чай… – он опять сморщил нос: – Пойдем, на метле полетаем?
– Я не умею, – сказала я.
Тогда чертушко нахмурился:
– Как не умеешь? Все ведьмы умеют. Неохота, так и скажи!
– Я не ведьма, и я, правда, не умею летать на метле, и никогда не варила зелье, чтоб кого-нибудь извес-ти… – говорила я, искренне глядя на черта.
Ответ мой не скоро дошел до него:
– А как я к тебе попал, по твоему? У людей нормальных домовые водятся, а твой порог они стороной обходят. Кошка у тебя черная, скотина тебя боится, утром туман к тебе в окно заглядывает, ночью сова твой дом стережет. Все как полагается порядочной, полноправной ведьме…– говорил он это тоном, каким прода-вец в магазине объясняет принцип действия нового пылесоса.
– Я хочу есть – немного погодя, заявил черт.
– Ты недавно ел, – сказала я, удивляясь, как в такое тщедушное тело влезает столько всякой всячины.
«Везет же чертям этим, – с завистью подумала я – жрет и не толстеет…»
Достала с полки пакет с пирожками, вручила своему новому знакомому. Пока он ел, я вышла на улицу. Меня тошнило, и кружилась голова. Отступающая ночь истекала кровью белесых сумерек. В прохладном воздухе слышался чуть уловимый для слуха шорох крыльев ночных бабочек и летучих мышей. И звезды, ослепительно яркие звезды, стыли в безоблачном светлеющем небе, словно рассыпанные на розоватый шелк ягоды белой смородины. Вдруг все затуманилось, в глазах потемнело, и я ахнула в забытье…
Очнулась в больнице. Белые стены, белый потолок, белая сорочка, пахнущее затхлостью одеяло, боль внизу живота…
– Проснулась, милонька… – я обернулась на голос дяди Бори, все еще мучающегося болью в спине.
И рассмеялась. Это все, конечно, же, приснилось мне. Дотронулась пальцами до воспаленного шрама на животе, который неприятно саднило, повернулась набок, тут же уснула.
Проснулась от того, что кто-то дул мне на ранку. Вздрогнула, открыла глаза. Шрам, свежий, после опе-рации, бесследно исчез, а на ноге моей, дергая меня за край короткой сорочки, восседал чертушко:
– Я тебе веник принес… – заговорчиски шепнул он, подмигивая мне своим круглым, зеленым глазом – метлы не нашел, но веник тоже сойдет…
Я радостно вскочила с постели, поцеловала чертенка в волосатую макушку, распахнула окно, и, оседлав веник, вылетела в ночь под радостные вопли чертушки…