Услышу ль рыжего Вивальди
щекочащий щеголий голос
там, где пёстрейший мусор свален
средь колоколенок весёлых.
Из пыльных каменных колонок
звук невесомо и отрадно
летал воланом окрылённым
вдоль католического сада.
От колоколенок кирпичных
он отражался в отдаленьи,
и в хохолках у сизых птичек
едва ерошил оперенье.
Кузнечики чеканят браво
из Времени червонцев груды,
а ты их шум обходишь справа
вдоль плоской площади лоскутной.
Когда с тобою перекличку
устроит начерно аркада,
где звуков отражённых стычка
определённа и плакатна.
Над пузырящемся собором,
и над встревоженным барокко
каким-то сладостным укором,
и невоспринятым упрёком
ковали твёрдые подковки
для позолоченных лошадок
Гольдони сладкие уловки,
австрийский привкус шоколада.
У ветра новые придирки
где мрамор в буре и смятеньи,
а с ним прочерчены впритирку
лишь свет и тени, свет и тени.
Здесь маскароны на фасадах,
а львы - на каменных балконах,
там утаённые в засадах,
застывшие в полупоклонах.
И свет и тени, свет и тени,
почти уже материальны,
то в мозаическом цветеньи,
то розовеющем коралле.
У мостика качнулась ряска,
Пьеро ощерился в витрине,
в канале плещется безгласно
синь в раздраконенном ватине.
Две чёрно-белые бауты
нет - свет и тени, свет и тени
за дверью лавки спят распутно
и замышляют приключенье.