Лос-Анджелес мурчит
незатейливую песенку
грузовиков на
прибрежной дороге
к центральному рынку,
набитому личиками,
мерцающими в темноте.
Мать грезит
у открытого окна.
Под раковину отправлен
нетронутый серый
ростбиф, плита
клешнями железными клацает,
но вот и финал.
Перед матерью на столе,
накрытом для гостей,
догорает
яркий бокал.
Детские фотографии,
письма и открытки
окончательно рассыпаются.
Умершие одиноко пылают
до рассвета.