В Лейк-Форесте, чикагском пригороде,
сидит за столом женщина и пишет
мне письмо. Подносит к свету
мою фотографию, снимок, сделанный
17 лет назад в средней школе
в Провиденсе. Вздыхает, и вздох
ее пахнет зубным эликсиром и табаком.
Вот при свече уже сидела бы впотьмах -
не стал бы живой огонь кормиться
чистейшим выхлопом. Да, в общем, она
и блуждает в потемках - ведь человек,
которому адресована ее вычурная
проза, прожил всего 1/125 секунды
во вспышке "Никона", а потом
вежливо попросил фотографа
исчезнуть - шепотом, чтоб не обидеть
председательствующего учителя.
Теперь тем школьницам за тридцать,
ходившие в епископскую церковь девочки
в клетчатых юбках и белых с эмблемой блузках,
неподготовленными, хоть и с французским,
вышли в мир обманщиков, сводников и посредников.
2,7% наложили на себя руки, а все остальные
хотя бы однажды такой поступок обдумывали.
Теперь никто из них и не вспомнит, как меня зовут,
ни одна не хранит мною прочтенный отличный
отрывок из Сесара Вальехо, памяти его брата,
даже девочка, рыдавшая так, что пришлось
ее проводить к школьной медсестре,
успокоить и отправить домой на такси. Вечера
в Лейк-Форесте в середине декабря обрываются
внезапно; только что далекое небо напоминало
огромный багряный холст, но вот он
исчезает, а звезды не появляются; впрочем,
ни малейшему намеку на скотные дворы
или бойни не дозволено доноситься
до пригородов, так что здешний мрак
ничуть не отдает смертью, и аромат его
не сильней, чем у целлофана. "Наши души
сейчас встречаются где-то на просторах
между Иллинойсом и Вами", - пишет она.
Читая две недели спустя ее письмо,
переправленное моим издателем,
вдруг обнаружу подлинность
земного нашего бытия и благословлю
миссис Уильям Сеттл из Лейк-Фореста
за то, что дала мне больше, чем я
ей, что назвала меня мистером Левином,
а это имя носил мой отец - такое имя
человек может смело и гордо
предъявить в царстве смерти.
Я даже дочитал до второй страницы,
сбившись на фразе: "Должно быть,
вы уже догадались, что я танцовщица".
Скоро в пригородах на тюдоровские дома
упадет снег, превращая припаркованные
шикарные седаны в безымянные холмы;
пронесутся вьюги над Скалистыми горами
и по застывшим великим равнинам,
где Америка впервые умерла, вьюги
столь яростные, что мальчики и мужчины
будут в слезах подставлять им спины,
но и на этом студеном просторе душа
миссис Уильям Сеттл меня не отпустит
ни на секунду. Мужчины и женщины,
пожилые и средних лет, мы мчимся
в вихре на восток, к своим корням,
и ветром становится грязный наш быт.
Над Средним Западом истина и красота
соединятся всем замыслам вопреки.