Суздальские цукаты
In memory of Laguna Sunrise (1947 – 1979)
Appendix VI. The literary-critical comment III (The fragment)
Текст Родионова "срабатывает" только комплексно: мы должны взять от автора и биографию Доватора, и авторское постмодернистское «хихиканье» с тройным дном, и его собственное оглушительное молчание во время сокрушающих его же «серьезность» абсолютно «карнавальных» комментариев, увидев в этом часть большого исследования границ человеческого выбора. Сила текста Родионова состоит не только в великолепной образности авторской прозы, но также и в том, ЧТО подобные игры ума могут открыть нам; "Суздальские цукаты" – наглядное подтверждение того, что читатель, даже "мысля пределами" романа, способен увидеть и понять гораздо больше того, чем являются персонажи и того, что они собой "символизируют". В Родионове многие часто видят лишь защитника употребления наркотиков, однако в своих лучших работах автор обращается к гораздо более глубоким проблемам: центральный мотив "Суздальских цукатов": всеобщая, тотальная, близкая к апокалиптической, полупьяная невменяемость – случайно попавшая кому-то в руки биография Доватора, «усиленная» несколькими литрами медовухи, двумя-тремя ампулами димедрола и помноженная на ужас невозможности, взломав замки культурных кодов, выйти из лабиринта метанарраций – вовсе не случайная проблема: целое поколение россиян страдает от комплекса психических заболеваний, где «туристическая истерия», являющаяся следствием глубоко укоренившегося среди представителей миддл-класса "культа сувенира" (магнитик на холодильник, тарелка на стену и т.п.), - пожалуй, - один из самых БЕЗОБИДНЫХ «недугов»…
(Вероника Риммер, 1998)