В этот пасмурный сентябрьский денек меня снова потянуло прочь из дома. В воздухе висела водяная пыль, тучи с Ладоги натянуло... Но на то она и дача, чтобы в ней не сидеть.
Мама сказала:
- И куда тебя несет опять в такую сырость! Мобильник возьми! Только не потеряй.
А папа крикнул с крыльца уже вдогонку:
- Ты... знаешь что? Посмотри там... это... грибы есть? Пройди до той полянки, где мы с тобой белые брали, - ну, помнишь... Может, сходим завтра?
- Хорошо, пап. Я буду сообщать по мобильнику о каждом грибе, а ты маршрут черти.
Отец хмыкнул и облокотился на перила, чтобы проводить меня взглядом. Он любит мои дурацкие приколы. И, вообще, очень меня любит.
Я постояла за калиткой, прислушиваясь: куда мне хочется? Услышала оклик отца, обернулась. Он энергично махал рукой в сторону леса: мол, грибы-то там... Повернула к лесу.
В редких дворах попадались дачники. В остальных же золотые шары, рудбекии, настурции цвели сами для себя, предвосхищая "багрец и золото", в который только начинали одеваться деревья. Журчание ручья возле леса показалось удивительно громким.
Хорошо, что я не взяла фотоаппарат. Это жадный и деспотичный спутник. Всю прогулку работаешь на него: путаясь в траве и соскальзывая с мокрых валунов, лезешь туда, куда хочет он. Переключаешься на зрение, игнорируя обоняние и слух. Хотя предпочла бы стоять неподвижно и доводить себя до тихого экстаза в слиянии всех ощущений сразу. Вот так, как сейчас.
Влажные, терпко-свежие запахи (хвоя, березовый лист, примятая ногой трава). Редкие, сонные теньканья. Воздушная влалга на лице. Шершавые чешуи сосновой коры под рукой, щекотанье муравьиных лапок... забежал на руку, ошалело-деловой, пути не разбирает...
Сдула муравья и уловила трель незнакомой птицы. Заливисто, не по-осеннему призывно пела какая-то пташка метрах в двадцати от меня. Трель длилась странно долго; в ней чередовались две ноты, как в звуке сирены. Оборвалось пение резко, на полузвуке. Я осторожно двинулась в ту сторону, где пела незнакомая птица. Звук шел не сверху, и я обводила подлесок особым "кошачьим" взглядом, который унаследовала от дедушки-карела. При таком смотрении все неподвижные предметы кажутся чуть размытыми, зато фиксируется малейшее движение. Я плавно подкрадывалась, недоумевая: почему птица не выдает себя? Разворот на ветке, перескок, - что-то уже должно было быть. Может, я подошла слишком близко, и она затаилась? Я замерла. И вдруг трель зазвенела снова, совсем близко, чуть справа от меня. Что это не птица, я поняла секунд через пять и смело шагнула на звук. В траве, светясь дисплеем, лежал мобильник. Мой собственный. Маленький, черный, французской фирмы "Sagem".
Я схватила его (звук не мой! - неважно)... На дисплее светилось: "Папа" (у меня по-французки! - неважно). Раскрыла, откинула волосы слева...
- Адам! Адам!!! - заорала трубка.
Я медленно опустилась на корточки, нащупывая собственный мобильник под курткой.
- Адам, почему не отвечаешь?! Где ты?! Адам!!!
В моей жизни промелькнул только один человек, носивший это имя, - самое, может быть, подходящее для человека.
- Вы отец Адама? - спросила я хрипло.
Трубка поперхнулась. Молчание. Потом голос - как будто принадлежавший уже другому человеку - сказал тихо:
- Где. Он.
Я молчала, не зная, что ответить. У меня нехорошо кружилась голова, на затылок словно бы кто-то медленно лил кипяток. Голос снова ожил:
- Кто... Вы?!!
Дайте сообразить... Адам... Позапрошлым летом... Сколько ему было? Шесть, семь?..
- Сколько лет вашему сыну?
- Почти девять. Кто вы?!!
- У него светлые волосы и темные глаза? Короткий шрамик на щеке?
- Вы... врач? Что с ним?!!!
- Я не знаю.
Наступила пауза. Трубка истекала немым ужасом. Потом неимоверно усталый голос произнес:
- Вам... нужны деньги.
- Нет. Я не знаю, где он. Я нашла мобильник в лесу.
Голос захлебнулся бешенством:
- Не смейте!!! Я... я вас найду! Не смейте врать, слышите?! Вы видели моего сына! И вы знаете, где он!
- Перестаньте орать! - я уже приходила в себя, - Когда на меня орут, я не соображаю ничего! Видела вашего Адама, представьте себе, два года назад. У вас же дача в Грузино?
- Была... Теперь в Орехово. Но как...
- Значит, это ваш Адам тогда весь вагон на уши поставил! Он с бабушкой ехал, правильно?
- Что, отслеживали?
- Да хватит вам, - ответила я грубовато. Похоже, естественность моих реакций успокаивала этого обезумевшего человека. - Имя у вашего сына редкое, а вел он себя так, что его весь вагон запомнил. Мне, например, он пальцем в лицо ткнул. Произвел сильное впечатление, прямо скажем.
- В лицо?... Да, это... возможно. Но странное совпадение получается, не верю...
- Знаете, я тоже с трудом верю. Представьте: иду по лесу, а в траве верещит мобильник ребенка, которого я видела два года назад. Ответила, потому что такой же "Sagem", как у меня, вот вам еще совпадение. А из трубки на меня еще и наезжают с разгону... Вот теперь вы мне скажите, почему в лесу на 67-м километре валяется мобильник вашего сына? Когда вы видели Адама в последний раз?
- Часа два назад. Мы собирали грибы, а потом Адик исчез. На звонки не отвечал. Дома не появился. Я уже звонил в милицию... Но они странно как-то отвечают...
- Звоните в МЧС. Пусть ищут от Орехова до 67-го, это примерно два километра. Не думаю, что мальчик убит или похищен.
- Почему?
- Мобильник он повесил на шею, на шнурок, верно?
- Да... Специально, чтобы не потерять.
- Так вот. Шнурка нет. Осталась только черная петля и нижняя часть цилиндрика... Ну, знаете, он же развинчивается... Так вот, он просто развинтился. Наверное, Адам крутил его на шнурке. У меня тоже один раз так было, - не в лесу, слава богу.
- Это не говорит ни о чем.
- Но можно предположить. Похитители не выбросили бы телефон. Маньяк просто сорвал бы его с шеи. Ни те, ни другие отвинчивать не стали бы. Будем надеяться...
Я замолчала и закрыла глаза... Увидела светлый затылок... потом мальчик резко обернулся и взглянул на меня... Лицо было нечетким, я почти забыла его.
- Мне почему-то кажется, что он жив.
- Он жив. Я знаю. Я сейчас буду на 67-м. Подходите к платформе, сяду в первый вагон. Выйду первым из самой первой двери. Отдадите мобильник.
- У электричек перерыв до двух часов. Идите к шоссе, ловите машину.
- Откуда вы знаете, что наша в ремонте?!!
- Господи... Да не знаю я, где ваша! Сами про электричку заговорили!
- Да, извините.. Совсем что-то... Вы извините, я резко разговаривал...
Хотела сказать, что ничего страшного, но руки еще дрожали. Кипяток на затылке остывал медленно... Проворчала:
- Да уж...
Мужчина не отключался. Ждал еще чего-то. Я поняла, как страшно ему оторваться от моего голоса.
- Звоните в МЧС и выходите на шоссе. Я тоже пойду к шоссе. Перезвоню вам через пятнадцать минут.
И закрыла мобильник.
Путь шел круто в гору. Я запыхалась уже минут через пять и сбавила шаг. Мысли становились спокойнее. Предположим, мне девять лет. Я, заблудившись, выхожу к некоему поселку. Конечно, радуюсь: все-таки люди. Вхожу в какой-нибудь двор и поручаю себя заботам взрослых. Пусть отвезут меня в Орехово... Предположим, во дворах пусто. Поселок безлюден. Но не совсем: стук молотка, визг бензопилы, - бригада Рахмета работает. Наверное, я пошла бы туда... Точно. И надо было пойти сперва к Рахмету, а не к шоссе. Даже если там не видели Адама, Рахмет гортанными воплями поднял бы бригаду, и десять расторопных таджиков прочесали бы и дворы, и "зеленку" не за страх, а на совесть. Может, вернуться?..
Но подъем кончился. Передо мной открылось огромное светлое поле. Думая о таджиках, я, тем не менее, двинулась по его кромке. Это едва ли не самая высокая точка Карельского перешейка. Справа крутой обрыв, внизу - крыши нашего садоводства, а далеко за ними мелькает сквозь деревья ниточка товарного поезда. За путями крыши домиков и зелено-золотые кроны взбегают по холмам, а потом бесконечные леса тянутся, наливаясь синевой к горизонту, до самой Ладоги. Когда смотришь туда, то мысленно летишь далеко-далеко...
Пятнадцати минут еще не прошло, но я позвонила отцу Адама:
- Скажите, во что он одет?
- Синяя куртка, черные штаны... непромокаемые такие, знаете?... ну, кроссовки еще.
Ну, конечно. Не оранжевая ветровка с черной надписью "АДАМ" во всю спину...
Тем не менее, я узнала его издалека. Миновав раскидистый орешник, увидела впереди маленькую фигурку в траве. Человек, идущий здесь впервые, принял бы этот силуэт, едва видный над метелками трав, за верхушку камня, каких много по краю поля. Но я знала, что никакого камня там нет. Это Адам. Больше некому сидеть там в одиночестве и неподвижно.
Я ускорила шаг. Мальчик сидел спиной ко мне, свесив ноги с гребня обрыва. Капюшон натянул на голову, сгорбился. Помня о взрывных реакциях этого ребенка, я подошла как можно тише, нагнулась, завела правую руку ему за спину для подстраховки, и только тогда негромко окликнула. Он рывком обернул ко мне лицо с дорожками от высохших слез. Я сразу протянула мобильник:
- Адик, звони скорей папе. Ты телефон в лесу уронил. Папа тебя ищет, просто с ума сходит...
Адам посмотрел в глаза, потом перевел взгляд на щеку... Память у него оказалась лучше моей. Я узнала его только по темным бровям под светлой челкой.
- Адик, Ад-дик! Перестань! Тише, я тоже тебя помню... Ну-ка, давай от края в сторонку... А то свалишь меня к Зое Петровне в огород, не здорово получится... Звони скорей.
Адам сунул телефон к уху и закричал:
- Папа! Папа, ты где? Ой, не кричи так... Я? Здесь! Ну, тут слева кусты, сзади поле, а внизу Зои Петровны огород! Не знаю, кто Петровна... Я туда чуть тетю не свалил... Ну, тетю с ямочкой!.. С ямочкой! Ничего не ерунду... Тыщу лет знаю, мы с ней в поезде ехали. Приходи за мной скорей... Я целый. Опять ты ругаешься?! Нет, ничего. Да, счас...
Адик протянул мобильник мне.
- Как вы его нашли?
- Просто повезло. Иду - сидит.
- Как он?
- Вроде в порядке. Ну, зареванный ("ничего не зареванный!" - возмутился Адам), и голодный, наверное ("Да! И пить хочу!")...
- Он с утра ничего не ел, кошмар. Я уже у шоссе почти. Значит, до 67-го... Где вы будете?
- Поедете - смотрите направо. Когда откроется поле, вдоль дороги пойдут елки. Они искусственно высажены, плотным таким рядом. У первой елки мы и будем.
- Да, понял. Спасибо вам.
- Дойдем минут через двадцать. Подождите, если быстрее окажетесь.
Мы с Адамом пошли по тропе, огибавшей поле. Мальчик заметно устал, шел не быстро.
- Нам туда? Где машины - вжик, вжик?
- Да. Как же ты заблудился?
- Ну, мы с папой грибы собирали... Далеко-далеко ушли. А потом я... мы поссорились.
Алик помолчал, колеблясь: рассказывать ли?.. Решил не рассказывать. "Не только с виду повзрослел", - оценила я эту вполне уже мужскую сдержанность.
- Ну, вот, - сглотнул он свое нерассказанное, - я и говорю ему, что не хочу собирать больше, домой пойду. А он: "Только попробуй!" А я все равно пошел... И тут смотрю - опят много-много на дереве... И еще рядом. Папа тоже какие-то грибы собирал, хотя он... не очень хорошо собирает. Но тоже, наверное, опят много нашел, - я его через деревья видел. А потом я все равно пошел. Он кричал сперва, все тише слышно было, а потом звонить стал. Звонил, звонил...
- И ты не отвечал?!
- А я думал: не хочу с ним разговаривать. Никогда вообще! Вот приду домой, пусть мама и позвонит ему, что я дома. Она за него специально замуж выходила. А я специально у него не рождался.
Я еле удержалась, чуть не начала говорить то, что всегда говорят детям - с малой весьма пользой - в таких случаях. Спросила:
- А как же ты оказался совсем в другой стороне?
- Не знаю! Я правильно шел. Только не захотел по болоту, повернул немножко. Шел-шел, а потом увидел в стороне такое огромное... как маленький дом. Это такой муравейник оказался. Самый большой в мире! Ростом выше меня!
- И ты вокруг него стал ходить?
- Да! Ух, сколько муравьев там! И внутри еще! Папа говорил, у них там много этажей и все ходы, ходы... И под землей ходы... А мураши все строят и строят, иголки несут, соринки... Все им мало... Сейчас тот муравейник, наверное, еще выше! Уже с тебя ростом, наверное! Вот бы внутри его увидеть!
- Ну, для этого надо его сломать. Жалко, правда же?
- Жалко, - вздохнул Адик, - Не судьба...
- А ты знаешь, - сказала я, - некоторые люди, которые очень муравьев любят, устраивают дома муравйник!
- Как это?
- В... аквариуме таком, но это не совсем аквариум. У него две стенки фанерками закрыты. Муравьи там муравейник строят, у самой стенки. А потом можно фанерку снять, и все будет видно, как в разрезе. Называется формикарий.
- Ух ты!!! - подпрыгнул Адик и схватил меня за руку, - Фуми...карий?
- Не так. По-гречески муравей - фор-ми-ка. Поэтому форми-карий!
- Надо папе рассказать. Он бы мне сделал, а я бы смотрел, смотрел...
Адик некоторое время шел молча, ведя рукой по верхушкам травы. Наверное, мечтал о формикарии. Я дала помечтать, потом спросила:
- Значит, ты вышел к нашему садоводству. Почему же ни в какой дом не постучался?
- Так сперва же думал, это наши дома! Только смотрю - они какие-то не такие... Не знакомые будто. Мне очень страшно стало, как во сне. Хотел маме звонить, смотрю - а мобильника нет.
- Ну, все равно постучался бы.
- А я одному дяде во дворе сказал - не знаете, где тут наш дом? А он мне: а ты кто? Я фамилию назвал, а он - "Не знаю таких... Иди отсюда, мальчик..."
- А выйти к шоссе, машину поймать? Или побоялся?
- Ничего не побоялся! - обиделся Адик, - просто нам в школе говорили никогда к незнакомым в машину не садиться. А если незнакомый подойдет, то не ходить с ним никуда. И не разговаривать. Хорошо, что ты знакомая. У тебя знак - ямочка!
И почти влюбленно посмотрел мне в лицо...
Да, он же учится в школе... Как он там? Трудно представить. Таким детям нужно что-то другое. Но страху уже научили. Наверное, это правильно. Теперь будут учить лицемерию, равнодушию... Удержится ли?
- Адам, трудно в школе? Хорошо учишься?
- Нет, не трудно. У меня уроки хорошо получаются. Только я туда... не совсем хочу.
- Дружишь с кем-нибудь?
- Конечно! Нас трое друзей: Костя, Вадик и я.
- А почему в школу не хочется? На уроках скучно?
- Не скучно, а как-то... душно. Не дышать душно, а... спине душно, ногам... Я иногда закрываю глаза, получается черная-черная такая комната. И я в этот черный воздух выдуваю большую рыбу. Ну, как мыльный пузырь выдувают. Она вся разноцветная, светится и плывет медленно... А я смотрю... Уплывет - я новую выдуваю... Они разные.
Я поняла. Мы помолчали.
- Адик, а ты часто видишь вот так... внутри себя?
- Как это? - засмеялся Адам, - о-о-о, - басом пропел он, скосив глаза на выпяченный живот, - я вижу свои кости-и... свой желу-удок...
И закончил фальцетной скороговоркой:
- ...А в нем маленький бурербродик, который утром съел!
- Да нет, не в животе! А... в воображении. Или в душе.
- В душе? Бабушка тоже говорит - душа, душа... А мне кажется, душа - это такое мягкое, розовое и с резиновыми пальчиками!
- Как подушка?
- Да. Только круглое и с пальчиками.
- Ну, тогда ты эту рыбу видишь в своей голове. Говорят же: "придумать из головы", "вбить себе в голову"...
- Так это внутри в голове такая темная комната?
- У тебя в голове миллион комнат, тыща стран и сто планет.
- По-настоящему? Страны?
- А рыба в черной комнате настоящая?
- Ну-у, - Адам вытянул губы трубочкой, - и да, и нет...
- Вот и сделай ее настоящей. Нарисуй.
- Не умею. Я маму попрошу.
- Нет, только сам сможешь. Ведь мама-то этой рыбы не видела! Но тебе и не надо уметь рыбу рисовать. Ты потом научишься, если захочешь. Тебе надо рисовать не ее, а темноту и то, как она светилась всеми цветами, как плыла медленно...
- Цветными карандашами?
- Не знаю. Карандаши острые и твердые. Твоя рыба такая?
- Нет, она... полупрозрачная как бы... Будто растворяется, но все равно светится.
- Вот и бери самые мягкие, яркие мелки и на черной бумаге рисуй, как она плыла и светилась: медленно, широко...
Адам стал плавно водить руками в воздухе, напевая:
- Плывет, плывет... Плавно плывет... Плавно плывет плавника-ам-ии...
"Ему бы человека рядом... особенного... Чтобы не носками да бутербродами занимался, а только им. О чем говорят эти видения, эта черная комната? О таланте, а может - о переутомлении", - думала я. Нам оставалось быть вместе минут пять: шоссе уже свистело за стеной елей.
Вдруг Адик что-то вспомнил и даже остановился, чтобы ходьба не отвлекала от важного вопроса. Взял меня за руку:
- А вот скажи. Например, сижу я на уроке в прошлом году. Я на первой парте сижу, совсем перед Наталь-Константинной. А сбоку окно. А в окне видно, что по белому-белому снегу ходит медленно тетя в длинной-длинной белой шубе. Прямо как Снежная королева. А с ней две борзые, тоже белые. Знаешь, это такие собаки - тонкие-тонкие, высокие, морды узкие, а на спине шерсть немножко курчавая.
- Знаю.
- Откуда? Ты видела?.. Ну вот. Тетя ходит или стоит, а борзые бегают. Они странно так бегают, будто медленно летят, а на самом деле быстро. Еще друг на друга нападают, в снегу валяются. Тетя им палочку бросит - они наперегонки...
- Красиво, наверное!
- Вот все говорят - красиво, красиво... И болонка красиво, и борзые красиво... А это же по-разному совсем! Когда борзые бегают, это так...
Адик напряженно посмотрел в сторону, но не смог подобрать слов и продолжил:
- Ну вот. Скажи, что я должен делать: в окно глянуть или сидеть, как мертвый, и только на Наталь-Константинну смотреть?
- Глянуть в окно.
- А Наталь-Константинна мне сразу в дневник пишет! Говорит - дисциплина!
Я молчала. Что сказать? Затаись, терпи, гни свое, не верь дуре Наталье - верь собакам и рыбам? За минуту всего не скажешь.
Мы вышли из-за елей к зоне мертвых скоростей. Адам сразу крикнул: "Папа!", и кинулся к высокому светловолосому человеку с длинной суковатой палкой, какими грибники любят раздвигать траву. Он стоял к нам боком, но быстро обернулся на голос, сделал несколько шагов, присел и раскрыл руки навстречу Адаму.
Обняв своего блудного, отец ощупывал его плечи, спину, лопатки, будто искал переломы. Я подошла и протянула мобильник. Мужчина повернул ко мне лицо, спокойное и довольно красивое, но телефон не взял, будто боялся оторвать руки от сына. Сказал:
- Здравствуйте. Спасибо вам.
- Здравствуйте. Возьмите телефон. В МЧС отзвонитесь, а то они все грибы в лесу посшибают.
Мужчина протянул ладонь. Убрав мобильник в карман, он поднялся, прихватив палку с травы.
- Спасибо вам, спасибо... Как благодарить, подскажите. Я даже вашего имени не спросил.
- Юля. Да не за что меня благодарить.
- Сергей... Адам, ну, я прямо не знаю, что с тобой сделаю... Поросенок... Где мамина корзинка?
- Пап, я как понял, что потерялся, мне эти грибы такими глупыми, жуткими показались... Я корзинку бросил и ногой ударил.
- Ну и ладно. Ну их, грибы эти... Домой скорей.
Пора было уходить. Я улыбнулась Сергею:
- Ну, я пойду. До свидания.
Адам затряс отца за рукав:
- Пап, а ты не верил, что ямочка! А вот! Будто иголочкой!
Сергей смотрел мне в лицо неподвижными, будто прищуренными глазами. Потом неуверенно поднял руку:
- Извините меня, не пугайтесь. Можно? Адам...
Мальчик быстро и точно подвел его руку к моему лицу, повыше правого уголка верхней губы... Конец указательного пальца почти неощутимо коснулся этой точки, а потом рука скользнула от моего лба к подбородку и отдернулась. По лицу словно провели шелковым шарфом.
- Извините. Вы красивая женщина.
Мой шок длился секунды три. Потом я взглянула Адаму в глаза. Вопрошающе.
- Нет! Не смейте так думать! - резко сказал Сергей. - Я ориентируюсь в лесу лучше его. Я слышу то, чего не слышит он. Грибы нахожу по запаху, только не всегда отличаю съедобные от ядовитых. С какой стороны от меня солнце, чувствую кожей лица. А еще чувствую... в общем, больше, чем другие. Он вовсе не бросил меня в беспомощном положении. Беспомощным оказался в этой ситуации Адам, вы же убедились! А не я. Поняли? Не я!
- Да, я поняла... Простите... Вы знаете, Сергей, я хотела вам сказать об Адаме... мне казалось это важным, а теперь... вижу, что не нужно. У меня была тревога за него, а сейчас прошла. Он вырастет удивительным человеком, мне кажется.
- Адик необычный. Правда, свинтус порядочный, - Сергей притянул к себе сына, приобняв за плечо. - Почему я перестал слышать звук телефона, а? Ну-ка, докладывай!
- Я его руками под курткой зажал...
- Ясно. Поумнел с тех пор?
- Да, - Адик ткнулся головой в отцову куртку.
- Тогда нет вопросов. До свидания, Юля! Спасибо вам еще раз.
Машин на шоссе не было. Сергей помедлил, прислушиваясь. Потом, все так же обнимая одной рукой Адама, быстро перевел сына на другую сторону дороги. Там они остановились, Сергей чуть повернул голову влево. Адам, дурачась, махал мне на прощание обеими руками, потом тоже повернул голову влево. Легковушка остановилась, Сергей нагнулся к дверце... Вот и нет никого на шоссе. Я посмотрела, как на асфальте множатся темные пятнышки дождя. Потом повернулась и шагнула на тропку. Туча зависла над нашем полем, и трава вдруг стала седой, серебряно-драгоценной. Только на горизонте, где поле заканчивалось обрывом, солнечно светились верхушки берез.