Тут, в общем, такое дело: я снова сбиваюсь с ног. Зима достигла предела, над городом - серый смог. И, вроде, я охладела, но может быть, просто озноб. Нет, все-таки охладела. А значит - долой тоску! И к телу прижмется тело, как дуло прижмется к виску.
И небо висит - не мигает, порывами ветер частит, но город в то не вникает - он пашет как вол до шести. Я двигаю в нем плавниками, но море здесь не в чести. Я двигаю плавниками и греюсь, но ты не верь (ты снова бросаешь камень в меня, позвонив мне в дверь). Так вот, с плавниками не мерзнут, у рыб холодная кровь... Да, я говорю серьезно, а ты мне не прекословь... Смотри, я смеюсь сквозь слезы. Короче, это любовь.
Да ладно, шучу я, слышишь? Не верь мне, слова пусты. (Сосульки падают с крыши, а я так боюсь высоты!) Я буду смеяться тише и говорить о весне, ведь я не пишу одностиший и не летаю во сне. Меня заметить непросто, тем паче, в Великий пост. Такая вот точка роста, такой вот сожженный мост. Но если еще не поздно, пожалуйста, отпусти меня на морозный воздух, на волю, на белый стих, в котором свободней строки и, стало быть, легче мне - но ты стоишь на пороге, а я остаюсь на дне. А сверху течет мегаполис, и дело уже не в тоске, а в том, что я камень в песке...
В руке твоей успокоюсь.
А пуля застрянет в виске.