МУЗА

Андрей Мирошников
МУЗА

Я ждал её как ждут беды,
Как приступ жёлтой лихорадки.
Готовы чистые листы,
Как лазаретные бинты
Перед кровопролитной схваткой.

Напрасно, сидя взаперти,
Пытаться избежать искуса:
Когда она решит зайти -
Не помешать, не запретить -
Она не женщина, а Муза.
Так не похожа на других -
Покорных, нежных, плодовитых.
Её явления строги,
И приближаются шаги,
Как шорох похоронной свиты.

Невозмутимость палача,
Лицо рабыни кокаина
И жутких оргий по ночам,
А руки, с грацией змеиной,
Лоснятся на моих плечах.
Давя, сжимаются кольцом,
Впиваясь сладостно ногтями.
И, сев ко мне лицо в лицо,
Сосёшь убогое дыханье,
Мне не давая стать творцом.
(... Всю ночь, слоняясь одержимо
Рабом, прикованным к столу
На цепь не более аршина,
То лип к оконному стеклу,
То чиркал почерком блошиным...)
Я слаб. Я до смерти устал
От графоманомазохизма;
Догадка-молния проста,
Как очистительная клизма:
Я пуст. Мне Гением не стать.
Я откажусь от притязаний.
Расслабься, забываясь сном,
Распотрошённое сознанье --
Так беззащитна перед злом
Души открытая изнанка!

Всё. На столе последний лист,
Исполосованный багрово,
Где на бумаге запеклись –
Кардиограммоклинопись -
Стихи, написанные кровью.
1994 год
ПРЕДЧУВСТВИЕ

Так низко пролетает самолёт,
И кажется, что он сползает с крыши.
А небо – как материковый лёд:
Всё тяжелей, всё пасмурней, всё ниже.

И крошится на полочке фарфор
Под натиском чудовищного пресса,
И ужас вызывая, и восторг,
С желанием ещё разочек «врезать».

Разрушенные замки из песка –
Виденье, вызывающее ярость.
Похожая на реквием тоска,
Тоска и подступающая старость.

Жестокий и мучительный процесс,
Сравнимый только с медленным убийством,
Неблагодарный труд, тяжёлый крест –
Прожить неизлечимым реалистом.

Нет силы одиночества сильней,
Когда святому не хватает места.
И горечь, растворённая в вине –
Последнее, невыгодное средство.

Отрава, неспособная помочь,
Дарующая балаганный трепет...
А за окном – серебряная ночь,
Податливая, тёплая,
Как пепел.
9 ноября 1993 года
* * *
Офелия пела, а речка текла,
А поздняя осень была так тепла...
Девица венок сочетала из трав.
Офелия... Осень... Так было вчера.

Ударил мороз, так нежданно суров.
Замёрзли пруды. Стал беспомощным ров.
Слуга,  задыхаясь,  примчался с пруда:
 «... Офелия... мёртвая... в зеркале льда...».

Ах, если бы не было зимней поры –
Достали бы тело шесты и багры.
И пруд неглубок, и рукою подать...
Офелия в хватке зелёного льда.

Эх, Гамлет, зачем ты курочил гробы,
Тряс Йорика череп, мол, быть иль не быть,
Разыгрывал шизу, шпионил и врал,
Распутывал злые интриги двора?

Офелия держит венок на груди,
Офелию держат  в объятиях льды.
Над башнями замка, как ветер, скуля,
Терзается, мечется дух Короля.

Он жалок. Он болен. Он проклят. Он нищ.
Сынок, оказалось, не мститель, а хлыщ,
Делов наворочал он, счёты сводя...
Офелия в небо глядит из пруда.

Священник осудит, пугнёт горожан:
 «Ей в склепе семейном уже не лежать...»
Почти безупречна, чиста, молода,
Офелия спит под защитою льда.

Спасительный холод! Святая Зима!
Храните умерших, сошедших с ума!
Пусть держит блондинка, как символ святой,
Свой бедный венок из осенних цветов…

Офелия пела, а речка текла,
А поздняя осень была так тепла...
Девица сплела похоронный венец.
Круг замкнут. Безумие – омут – конец.
1994 год
НОСТАЛЬГИЯ

Ностальгия. Душа беспокойством болеет,
И светла, и печальна, как реквием, долгая ночь.
Словно глупых детишек, врагов бескорыстно жалею,
А друзьям-неудачникам хочется чем-то помочь.

То ли лопнула нить, то ли голос подал колокольчик,
То ли ангел-хранитель гитару крылами задел...
Петь хочу, словно пить. А пою неподвижно и молча.
И плевать на часы, на которые раньше глядел.

Я ещё напишу,
                Я ещё накарябаю строчки
Гениальных стихов... Но они не нужны никому...
Ностальгия – болезнь. Моё тело – её оболочка.
Ностальгия по нам – по тебе, по себе самому.

Ностальгия по песням, где  голос воспрявшего духа,
И по женщине первой, по первым запретным плодам...
Ностальгия, ты кто? То ли девочка с ликом старухи?
То ли с девичьей грудью усталая, злая мадам?

Беспокойная жалость –
                как крест,  монолитом свинцовым
Я несу эту тяжесть на радикулитном горбе.
Ностальгию по тихим дождям и по Виктору Цою.
Зазвенел колокольчик. Нет, колокол!
                Слышишь? Звонят по тебе.

Пусть меня в этот час не жалеют друзья и подруги,
Я же сильный мужик. Я – поэт. И к тому же – левша.
Под проточной водой мою руки с усердьем хирурга...
Ностальгия – не боль. Это просто проснулась душа.
5 марта 1991 года
МЕЛАНХОЛИЯ

Настигла меня одиночества
Липкая тень.
И умирать не хочется,
И жить как-то лень...
Псина – глаза-пуговицы
Траурных сюртуков,
Скука сочится сукровицей
Из облаков.
Похоть – безумие – творчество:
Кровная связь.
Небо на спины мочится.
Прошлое – грязь.
Солнце мертво и неведомо,
Улицы – дно.
Руки отбиты запретами,
Жизнь – как кино:
Видится, но не верится,
На полотне
Что-то мелькает и вертится.
Я – в стороне.
1985 год
* * *
Поэты похожи на знахарей,
Что душу врачуют, коль плохо нам,
И сны, что наполнены страхами,
Как псины бездомные – блохами...

Поэтам злословили площади,
Пророчествам страшным не верили,
Резвясь с деревянною лошадью,
Беременной легионерами.

Поэтов казнят ненавидяще,
Петлёю, изгнанием, прессой ли...

Кассандра была ясновидящей.
Кассандра была поэтессою.
1991 год
* * *
Как наказанье за  грехи,
За блуд, за выпитое зелье –
Моё тяжелое похмелье,
Мои ничтожные стихи.

Мне душно. Не хватает слов,
И режут душу злее лезвий
Моя несбывшаяся песня,
Моя неспетая любовь.
1986 год
* * *
Бродит голос далекий
В закоулках двора.
Он похож на упрёки.
Это чья-то игра?
То слабее, то громче,
То тоскливей, то злей,
То клянётся прикончить,
То решится жалеть...
Бьётся улочкой тесной,
В полуночной тиши –
Сумасшедшего песня,
Или вопль души?
Чей-то призрачный голос,
Как застиранный флаг,
То осудит за подлость,
То хохочет: «Дурак!»
Молча ёжатся стены
Под клеймом «Спартака»...

Это – ветер осенний,
Это – просто тоска.
31 января 1988 года
ВОЗВЫШЕННАЯ  НАТУРА

Этот мир для тебя – никчёмен.
Ты всё чувствуешь утончённо.
Почему говорят, мол, дура? –
Ты – Возвышенная Натура.

Я к тебе приходил в субботу –
Ты запоем читала Гёте.

А в прошедшее воскресенье
Был настольным Сергей Есенин.

В понедельник в слезах: «От Бога
Серебро и прохлада Блока…».

Вторник. Дождь, непогода, тучи…
Фет, Некрасов, Асеев, Тютчев…

В среду – слушал и удивлялся:
«Демон Лермонтовский являлся…».

И в четверг твой покой изранен –
Ходасевич и Северянин.

Мне шепнула Литература:
«Слушай, знаешь, она не дура,
Не простейшая, не мещанка.
Эта девушка – сущий ангел».

Вечер пятницы. С белой розой
Я пришёл (Ах, какая проза!) –
Ты пила с эфиопом водку из кружки алюминиевой…
12 февраля 1996 года
* * *
                Поэту
Что за скорость? Какие искры!
Этот жребий – сгореть дотла –
Настигает внезапно-быстро,
Неожиданно, как игла,
И вонзается между рёбер,
Там, где сводит от выси   дух...
Жребий, золотом высшей пробы,
Облекает тебя в звезду.
И, покуда горят петарды,
Слепит рампа, немеет зал –
Будешь Лиром и Бонапартом.
Ты – явление. Ты – звезда.

Побирушки-друзья, подружки,
Злое пойло, прицелы глаз...
Звезды, падая даже в лужи,
Освящают глухую грязь.

Что желтушная злость? Что плаха?
Что проклятья царей и жён?
Ты на чёрный Вселенский бархат
Божьей милостью пригвождён.
Заплюют и затопчут толпы,
Забодает не раз беда –
За тебя этот мир затопит
В наказанье
С небес вода.
И омоет венец печальный,
И вернёт изначальный блеск,
И заставит сиять ночами
Путеводной звездой с небес.
16 мая 1997 года
* * *
Почему я сижу до рассвета?
Для чего эти муки в ночи?
И слипаются веки от света
Лампы.
Лампы, а не свеч`и.

Время заполночь. Сумерки жиже.
Скоро в душ. Слишком поздно в кровать.
Эти строчки уже ненавижу,
Но меня от них не оторвать...

Сумасшествие?
Может быть, может...
Но горит эта лампа-свеча,
И никто меня спать не уложит,
Разве только –  топор палача?

Эта ночь –
И не цель и не средство –
Разгорается в поиске слов,
Эта искорка бывшего детства,
Эхо странного слова «ЛЮБОВЬ».
23-24 сентября 1991 года
* * *
Перед тобой открытое окно.
Там, извиваясь, тянется дорога,
Повдоль которой, словно сон цветной,
Рычанье льва и бег единорога.

Перед тобой открытое окно –
Во время шторма залетают чайки...
Но синее солёное пятно
Всё реже провоцирует сетчатку.

Перед тобой открытое окно,
Свобода ветра как свобода слова.
Но память спит, а на губах одно –
Протяжное мычание немого.

Перед тобой – открытое окно,
Цикады, Млечный Путь, стихи в тетради,
И прочее, что смертным не дано...

Ты спишь. И ничего тебе не надо.
7 февраля 1994 года