*
Что там в лесочке - ужели нимфа
мчит резвушка сбежав из мифа?
Или же мы присмотревшись лучше
там различаем прозрачный лучик,
да неуёмную дрожь травинки
подле пылящей внизу тропинки.
Дальше - очерченные условно
бледные всплески болиголова
пахнут вспугнутою полёвкой.
Свет врывается оный блёклый
смирный мирок кавардаком , шиком
переплетеньем, замесом, сшибкой,
шустрым бореньем шумов и красок,
сразу показом на что гораздо
лето почти в середине лета -
всюду свечения, свисты, лепет,
солнца, пичуг, луговых цветений -
вся безраздельность его владений.
После мы зрим завершенье леса.
Лето с напором, крутым замесом
безостановочно и брутально
движеться в даль, пропадает в дали,
в жовто-блакитную смычку неба
и сумасшедшего курослепа.
*
Люб мне сталинский соцреализм природы:
одичалый свет, что порой полгода
заполняет пространство, когда погода
не страшит сумбуром метеосводок.
Как на фоте аз : я покинул город -
вот и лыблюсь в треть ошалевшей морды.
Здесь пейзане счастливы урожаем,
а когда чего-то и угрожает
не пустить из комнат - то это ливень.
Но ведь он потребен цветущей ниве,
василькам меж твердых прямых колосьев,
разнотравью, что забурлило возле.
Стайка ярких сосен бежит по водам
аки по суху , али - по небосводу
в электрическом свете предгрозового
солнца; дюна совсем полого
завершается на побережье узкой
полосой песка и цветущей люстрой
иванчая; вот - оконечность мыса ,
дым вскипел роскошнейшим коромыслом,
забурлило, ветер взбивает в пену
пестроту соцветий, и постепенно
трав всё крепче запах , тревожней ветер,
темнота в стремящемся сверху свете.
Вдруг - у ног плеснуло хвостом крысиным,
вслед - ядрёным взрывом над Херосимой
разодралось , и прорвалось потоком:
весь пропахший солнцем, июлем, стогом,
мир штрихуя хаосом точных линий
разразился русский, матёрый ливень.
*
Когда полдневный жар стоит в цветах
и душен воздух русского июля,
прозрачна и бездонна высота,
а вой пчелы летящей в дальний улей
тягуч и сладок словно долгий мёд,
то я вдруг понимаю сколь невечен
и данный ярко-синий небосвод,
которым весь пестрейший мир увенчан,
и эти краски, скопище цветных
лучей и пятен - красных, синих ,жёлтых,
различной формы и величины,
совсем полупрозрачных и тяжёлых,
парящих на изогнутых стеблях
и скученных в огромные соцветья,
и словно волны гонит по полям
их покачнув недолгий мятный ветер.
Но вечны кварца искры, что порой
вдруг вспыхнут на тропинке по ногами -
как бы завороженные игрой
июльской жизни окликают камни
недолговечный рой цветов и трав,
безоблачного неба, насекомых
звенящих вдоль тропы, весь этот храм
Бытия - и кварца блеск как омут
притягивает взгляд, и вот уже
ты ощущаешь некий странный холод,
оживший где-то там, в твоей душе,
так, будто кем-то сброшен яркий полог
скрывавший Истину, и этот блеск зрачка
Извечного сверкнул под башмаками -
так из иного времени в луга
июльские заглядывает камень.
И вот ты замер встретив этот взгляд
иной, но тоже - жизни, жизни вечной,
Так на тропинке, что юлит в полях
ты вдруг поймёшь, что есть иные вещи,
иная протяжённость мыслей, слов,
иное бесконечное дыханье,
что где-там, основою основ,
фундаментом ,что выстроен под зданьем
недолгой жизни красок и людей,
трав и поющих, звонких насекомых.
Что этой в кварце вспыхнувшей звезде
до крытого непрочной дранкой дома?
*
Человек отстроил дом,
потолок и стены,
всё с ухватистым трудом,
ловко, постепенно.
Он замешивал бетон,
сильный и тверёзый
что-то делал долотом
да рубанком ёрзал.
Со свету до темноты,
зимы, вёсны, лета,
он работал так, что ты
не потянешь это.
За работой забывал
про бабьё и пьянки,
но зато какой была
стружка при фуганке!
Что ни новая доска -
прилегает плотно,
а сосновая слеза
смешивалась с потом!
Всё отстроил , по чердак.
Посмотрел на стены -
а за ними ничерта,
никакой Вселенной!
Различимы из окна
огород с сараем,
даже улица видна
с одного лишь краю.
Никаких колючих звезд,
рощ , полей и речек,
чтобы - посреди берёз,
золотился вечер,
чтобы церковь на горе,
под горой - болото...
Ходит кошка на дворе,
да тоскливо что-то...
Так уж вышло , чья вина -
мужику незнамо.
Правда - хороша стена,
да двойная рама!