Тогда
Вон он - мученик музыкалки,
зазубрив пару нот из-под палки,
по морозу под смех ворон
тащит в школу аккордеон -
на дурацком играть концерте
перед кучкою мудаков
ты подумай: Джузеппе Верди!
Ты послушай-ка: "Марш стрелков"!
Ученик никакого класса
мямлит музыку по складам,
левой путаясь в кнопках баса:
до-фа-до... что же дальше там?
По привычке найти глазами
третье место в восьмом ряду.
Да и хрен бы с ними, с басами.
Да не хлопайте - сам уйду.
Но во сне, раздобыв сигарету,
криминальный раскрыв пенал,
возвращаешься в школу эту,
в этот актовый тёмный зал
и, горлан, огрубевший неуч,
ты присмотришься: вот оно -
то, что ментор твой, Сан Евгеньич
свысока называл "фоно",
надлежащее высшей касте,
дыба хрестоматийных дев
и, в его растворённой пасти
окончательно разглядев
пожелтевшие зубы клавиш
и безвкусные вензеля,
с наслажденьем бычок раздавишь
о постылую ноту ля.
Теперь
Птица бьётся в пустой груди -
та, которая не воробей.
Или в чувство меня приведи,
или слышишь, того, добей,
слышишь, бог мой, холодный мрамор -
Аполлон или как там тебя?
Вот я в тёмном подъезде замер,
штукатурку ногтём скребя.
Распластавшись в сыром пролёте,
второпях открываю рот,
чтобы птица в слепом полёте,
не боясь никаких "высот",
суматошно теряя перья,
долбанулась башкой в стекло.
Вроде всё. Ничего теперь я
не должон тебе. Отлегло.