Народ к разврату уж готов,
Несутся иноходью дамы,
На спинах сгорбленных столов
Икры блестят обсидианы,
Холодной закуси отряд,
Салатов мятые газоны,
И водки чистая струя
Из петергофского Самсона.
И вот откуда-то невесть
Летит команда пить и есть.
Ура! Термитами грызем
Котлет египетскую горку,
Скрипит оркестр о своем,
Мы атакуем с ревом: "Горько!"
Осколочной гранатой тост,
Стучит аплодисментов просо,
И тот уже почти что кос,
А тот поглядывает косо.
Но тост звучит за "милых дам",
И расслабляется ван Дамм.
Потом приносят порося,
Трусят на круг четвертый тосты.
Невеста, кудрями тряся,
У щек подруг целует воздух.
Жених еще ни жив, ни мертв.
Зато свидетельница в теле
Ведет на шафера напор,
Как будто тот уже в постели.
Оркестр медненько гремит,
А гости носятся курить.
И я там был, и мед там пил,
В четыре горла честно хавал,
Рвал у гитары нитки жил,
И телеса под кофтой лапал.
Такой порядок на Руси,
А я послушно чту обряды,
И пью, забывши закусить,
И бью того, чей профиль рядом.
И сизым утром, сам не свой,
Бреду откуда-то домой.
Ужом кривым вползаю в дом -
Пункт назначения конечный,
На кухне опаленным ртом
Нектар глотаю огуречный.
Потом спешу упасть мешком
На пару часиков-мгновений,
Ведь полдень - он не за холмом,
Когда пилить мне на пельмени,
Пинать рассыпанный металл,
И вспоминать - с которой спал?