Утром Лион умывали.
Город с этим умыванием потягивался улицами, разминал мосты-косточки, жмурился от необычно яркого осеннего солнца, наполнялся транспортной суетой и человеческими ручьями.
Лиону было хорошо. Хорошо было лионцам. В этой взаимной любви начинался мой второй день в старинной столице Галлии, в городе, где братья Люмьер сняли свой первый фильм про прибытие поезда, в городе, который на всю Европу славится своим шелками и футбольным клубом.
Сегодня я наметил освоить новую часть города, ту самую, что расположилась между реками Роной и Соной вплоть до их слияния. Вчера я покорил гору, на которой Лион вырастил свои дома от времен Юлия Цезаря и до мушкетерских приключений, а сегодня мне предстояло освоить ту часть, которая помнила и кардинала Мазарини, и Наполеона Бонапарта, ту самую часть, в какой сегодня расположен центр города.
Приближался декабрь, и коммунальщики украшали деревья. Они прикрепляли к ним листья из фольги, и центральная улица превращалась прямо на глазах в серебряную аллею, по которой я начал свой путь к Опере, знаменитому фонтану с четверкой позеленевших от времени медных лошадей и оттуда – на вторую по высоте лионскую гору.
Извилистая улочка, по которой я начал свое восхождение была настолько узкой, что на ней не разминулись бы встречные автомобили, от нее отслаивались в разные стороны милые тупики, в которых и хотелось, и невозможно было заблудиться. И хоть прошло много веков, здесь пахло свежевыстиранным бельем, которое, наверное, развешивали между домами прачки, душистыми булками в корзинках торопливых служанок и парфумами вальяжно слоняющихся в поисках очередной интрижки мушкетеров.
И тут внезапно из-за поворота на меня обрушилась неожиданная, но такая теплая осень! Она осыпала деревья и кусты на небольшой горке всеми своими цветами, которым так не хотелось растворяться в сером тумане будущих дождей. Она словно ждала меня здесь, приглашая присесть на небольшой скамеечке и просто побыть сентиментальным французом, пишущим стихи своей возлюбленной…
Я шел наугад, полагаясь на свое умение ориентироваться в любом городе и на свою интуицию. Я знал, что самое лучшее должно ждать меня впереди. Но через какое-то время старые дома потихоньку остались позади, и я ощутил себя уже в середине 20-го века, что заставило меня повернуть налево. Пойди я в другую сторону, добрался бы до станции метро и вернулся в гостиницу, так и не увидев самого главного. Но интуиция меня не подвела: через десять минут я вышел к городскому парку, который, казалось, висел прямо над рекой Соной.
Напротив меня высилась гора, которую я исследовал вчера, внизу, в окружении аккуратных домов нежилась река, а слева в долине раскинулся весь город. И я понял, что этот парк для лионцев является парком любви, что именно сюда приходят влюбленные и смотрят с высоты парящих в небесах террас на купающийся в розовой дымке заката их родной город. И словно в подтверждение моей догадки я увидел на скамеечке сидевших в обнимочку пожилых людей. И я отошел, чтобы не спугнуть ненароком это волшебное Je t’aime, которое словно витало над их головами.
А когда я спускался вниз, на одной из улиц мне улыбнулись два дерева-близнеца, только одно подарило мне зеленую улыбку, а второе – желтую Я почему-то запомнил их, может, в их улыбках был заложен какой-то потайной смысле, секрет которого раскроется мне много позже…
В небольшом скверике со старинным фонтаном в центре играли стальными шарами в любимую французами игру местные жители. Я обменялся с ними взглядами: они были важны, и каждый кивком представился мне будущим победителем в их поединке.
Последним мазком на этой картине дня оказался магазинчик с хлебной выпечкой, который невиданным мною доселе разнообразием просто зазывал меня войти и утонуть в хлебном аромате. Это так легко сделать с нагулявшим аппетит путешественником...
И я отправился домой, вгрызаясь чуть ли не всем собою в хрустящую корочку и тающую уже на губах мякоть свежайшего багета.
Францию недостаточно просто увидеть, ее надо узнать через вкус ее хлеба...