Жизни скорчившийся птенчик –
голубое оперенье,
смерти розовый леденчик –
сладковатое забвенье…
Мятный привкус, дух аниса.
Треугольник мирозданья
поделила биссектриса
поминального камланья
на всё то, что до и следом
на живое/неживое.
Вот он – mobile perpetuum
перепутанный травою,
остановленный навеки
на заброшенном погосте.
Люди, люди-человеки –
неприкаянные гости…
*
погашен свет,
что дальше – пустота
стороннего придуманного мира,
сияние далёкого сапфира –
зовущая в неведомость звезда,
холодный ветер – шёлковый язык
ласкающий ладони и ключицы,
целующий прозрачные глазницы
под тихое дыхание муз`ык?..
погашен свет,
что дальше – немота
подкошенного солнечного слова,
готового родиться где-то снова,
когда угомонится суета
горючих слёз за хрупкою чертой
отринувшей всё сущее от хлада,
быть может наказание/награда,
радушный дом, пустивший на постой?..
*
сладко ладаном пахнет, лампада горит в тишине,
голограмма на стенах – дрожащие лёгкие тени,
проплывает мирок в перекрещенном рамой окне,
и течёт золотая луна по сиреневой вене
небосклона, упавшего мягкой тягучей волной
на усталую землю, её изумрудное лоно,
поцелуем накрывшего лоб закруглённый земной,
окропившего росами травы, примятые кроны…
где-то бродят на цыпочках цапли далёкой воды,
в люльке озера рыбная стая застыла у края,
где-то рушатся жизни войной, выгорают сады,
обожжённые рты просят милости – мирного рая…
где-то шепчутся травы, слегка приглушив голоса,
где-то молния колет немые долины кинжалом;
одиноко горит огонька золотая оса,
и впивается в мякоть ночную оранжевым жалом…
пахнет ладаном слаще, взмывают в зенит мотыльки –
души ныне почивших – теряются за облаками,
кто-то с мудрым лицом с выраженьем любви и тоски
принимает их там благосклонно большими руками…