Я видел прорастание крыла
у оболочки яблока глазного
сквозь мглу кромешную, но победила мгла –
«Игра воображения больного!» –
над козырьком проржавленным балкона,
зловещий шёпот констатировал
пропажу
сияния, летящего к зрачкам…
Исчезла тополя любимого мной крона…
Мрак на лицо спикировал
и сажу
погнал сквозь плоть, неистовым качкам
удушья чёрного, ползущего под кожей,
как долго разумом противиться б я смог?
Сознание теряя,
крикнул: «Боже!» –
и ангела крыло, освобождая,
вонзилось музыкою в гибнущий висок.
И тополь, что спилили, древом рая,
отбросил кроны тень на зарешёченный листок
обычной ученической тетрадки…
И негритята заплясали, дело зная,
под окарину, что – из глин Синая,
решётки сваливая, как плетень…
Ах, я узнал их ереванские повадки –
колпак стальной мир сдвинул набекрень,
и дух, на вольное паренье падкий,
над оползнями царских деревень,
с безвременьем завёл игру в такие прятки,
в которых деревом вдруг вскакивает пень,
кровавый лесоруб показывает пятки,
и солнце чёрное пророчит ясный день,
ознобом пережитым,
сладкий.