Заключенье...Заточенье
в мрачных стенах я провёл...
А мученьем и терпеньем
труд свой каторжный прошёл...
И долбил киркой по скалам...
И дорогу разгребал...
И с упорным злым oскалом
выходил я на завал...
Годы шли, а не мгновенья...
Не минуты, а века...
Окончанья заточенья
Не предвиделось пока...
...Вот наткнулся на тропу я
прежде битую уже...
Продираясь сквозь, ликуя
побежал бегом и здесь
вдруг открылось перед взором
разветвление дорог:
одна плыла слегка в гору,
эта же – наоборот,
уходила крутым спуском
и терялась в глубине
у скалистого утёса...
И себе на едине
я не мог никак решиться:
«По какой же мне идти?
Вверх идти – значит развиться,
вниз – падение?.. Спасти
сожет лишь дорога в гору
и по ней я побегу...»
И вот вскоре перед взором
показались на виду
на просторненькой лощине
(столь же мрачной, как в горах,
что сейчас только сбежал я)
рассыпались, словно прах,
и бродили, отдыхая,
умирая на глазах,
всё измученно вздыхая,
кони, лошади... В глазах
всех стояла безысходность
их прожитого пути:
кожа, кости, измождённость –
всё, что можно обрести
от столь каторжной работы,
проведённой ими здесь...
И туман покрыл болото
так, что можно разглядеть
стало только лишь возможно
их печальные глаза...
А очнуться было сложно...
Накатившая слеза
застелила сразу взору
предстоящее вокруг.
И подумал я , что в гору
не пойду я, так как вдруг
понял тут совсем внезапно:
«Это всё!?.. И мы живём
словно лошади?.. Oднако...
И конец такой же ждём?..
Не-ет!!!..Не буду!!!.. Не хочу я
столь ужасного конца!!!..
Разве в тридцать лет и три я
не смогу достичь венца
точь такого же, как прежде
что почти две тыщи лет
наш Христос принял в надежде,
что спасут себя от бед
все Адамовы потомки,
вдруг уверовав в Христа...
И что сделал я? – Лишь только
дал две жизни молодцам –
моим маленьким сынишкам,
что живут со мной сейчас...
Не хочу я!!! Это слишком!!!
Посмотрю на этот раз
я вот это направленье –
не избавит-ли меня
оно этого мученья?»..
И бежал, как от огня,
я в надежде, в ожиданьи,
что открыться может вдруг
моим очам не страданье –
только радость лишь вокруг.
* * *
...Вдруг внезапно слева встала,
словно выросла, поверь,
из скалистого утёса
метров трёх из дуба дверь.
А тропинка же уткнулась
в эту дверь и я, стремглав
ни о чём и не подумав,
так рванул её, попав
сразу же в какой-то тамбур –
метр на два всего лишь...
Лампочка там светит слабо,
лестница же ведёт вниз...
Ниша есть напротив в виде
неоткрытого окна...
И звенит звонок при входе...
Лишь теперь я осознал
бедственное положенье:
стук двери слышен внизу
и ворчанье: «Досажденье!
снова кто-то улизнул
с каторги! На волю хочешь?
Погоди-ка!..» Я дрожжу...
И дышать уж нету мочи...
Лихорадочно слежу
я за топаньем калошей
по ступенькам вверх ко мне
и... мгновенно, словно кошка,
я хватаю, как во сне,
голыми руками провод,
рву его и вот погас
свет несчастный...Мне же повод
тут исчезнуть... Но как раз
приближается дыханье
надзирателя ко мне
и ворчит он тут, и шарит,
шарит, шарит по стене:
ищет порванный он провод,
хочет снова свет зажечь...
Я стою в той нише... Но вот
вдруг рванулся вниз... Как в печь,
как в котёл я сразу, с ходу
одним махом в раз попал
тут в зверинец людоедов...
«Вот уж я не ожида-ал!!!..»
* * *
Солнце светит, слепит очи...
За всю жизнь я не видал
ослепительней, нет мочи...
Только тут я осознал:
положенье ещё хуже,
чем мгновение назад!..»
Леопард подходит тут же
и голодные глаза....
и слюна течёт рекою...
Руку сунул я в карман -
тут слизнул он всё, что было...
И в секунду я узнал,
что их было уже двое:
ещё львица подошла,
и не сводит глаз, и воет...
Замираю, не дыша,
и дрожжащею рукою
я ей что-то подаю...
Леопардина же воет...
Я растерянно стою...
Но вот женщина подходит,
за загривки их берёт,
разом в сторону отводит
и напарницу зовёт.
Та же, взяв меня за руку
ошалелого ещё,
(на моём лице лишь мука...)
на руках почти несёт
и выталкивает в двери
торопливо, чуть дыша, шепчет в ухо
« Ты поверь мне
ведь такого молодца
жаль совсем, ведь на съеденье
предоставлен был сейчас.
обо мне не беспокойся,
ну а ты беги от нас!
Беги дальше, что есть мочи,
чтоб тебя уж не поймал
надзиратель наш, как-будто
людоедина сожрал
тебя только что, в мгновенье...
Доедает виждь уже...»
и легонько подтолкнув мня,
за собой закрыла дверь.
Я же, словно очумелый,
вдруг рванулся так бежать,
что размашисто и смело
стал руками я махать.
В небо взмыл я словно птица,
солнце залило кругом
лесопильню и чудится
мне свобода.... Будто гром
оглушил меня внезапно!..
Грохот... Боль... И понял я
(головой влетел я крепко!)
«Это тоже западня!
Арочник это стеклянный!
Поначалу не понЯл
я со страху, окаянный,
что в капкан опять попал!»
* * *
...Вдоль теперь уже лечу я,
возле самой крыши я...
Внизу фабрика такая
и чего-то не понять
кто же этим управляет?
Где же люди?... Вот один –
проверяет, замеряет
будто важный господин.
Вот ещё один и снова
что-то делает внизу
чинно, важно, вот готово!..
Я пытаюсь улизнуть
в сторону от этих взоров,
проверяющих вверху
вытяжные трубы... Торопь
тут берёт вдруг за душу:
взгляды «зомби» подо мною...
Силы покидают вдруг...
«Лучше сяду на трубе я,
осмотрюсь хотя вокруг...
Посижу одно мгновенье...»
Но не ведал я о том,
что всё то соединенье
лишь зависло над станком...
Тут же сразу нарушенье –
запищали все гудки...
Я ж – взлетел и вот мгновенно
мня затетили... Станки
снова начали работать...
И, собрав остаток сил,
полетел, сосредоточась,
(словно Бог меня носил...)
Подлетел я, словно муха,
и прилип так на стекле...
Бился лбом напрасно, тупо –
всё пытался улететь...
Стёкла ж - мутные такие,
солнце тускло так светИт...
Эти (женщина с мужчиной)
уже лестницу несут
и меня снимают живо,
ставят рядом вниз и вот
слева дверь открылась, мимо
нас начальник их идёт.
И схватив с собой мужчину,
тащит его мимо нас
он в стеклянную конторку
распекать его как раз
лишь за то, что вдруг увидел
он сочувствие в глазах...
(«зомби» должен ненавидеть,
а за это – наказать!..)
Женщина стояла справа,
слева ж – нету никого...
Краем глаза наблюдаю –
дверь открыта... И я вот
сильно женщину толкаю
неожиданно совсем,
сам же влево убегаю
в дверь, захлопываю... «Всё!
Ключ ведь должен быть здесь где-то...
Дверь была отворена!»
Нахожу его, дрожжу весь...
Запираю: «Вот те на-а?!»
И засов навесил тут же,
оглянулся – ну, дела-а!..
Тамбур! – Метр на два тоже!
Тускло лампа замерла....
Дверь уж ломят, что же делать?
Взгляд бросаю я вперёд:
здесь ещё одна есть дверь ведь!
Шаг один – второй и вот
открываю – столбенею:
словно солнечный вулкан
пламя мощною стеною
Ппредстаёт пред мной... «В капкан
я попал опять, однако...
что же делать?.. Как мне быть?..
Ломят дверь и как собаки
лают, могут и загрызть!»
Жуткий страх сковал мгновенно:
«Смерть – огонь и смерть – они!
Что же делать?.. Погоди же,
как-то, в солнечные дни
ещё вот совсем недавно
говорили, что в огонь
входит храбрый наш пожарник,
серебро накинув он!
В той серебряной накидке
не погибну от огня!
Где-то здесь она висит, ведь!
Где же? Где же?.. Вот она!..»
Лихорадочно накинув
ту накидку на себя,
отворил я двери мигом,
шаг шагнул... И до меня
долетели звуки брани:
«Вновь ушёл!.. Ну там тебе
не спастись!.. Тебе не баня!..
Полыхать живьём в огне!!!
Не спасёт тебя накидка,
так и знай!.. Уж нам поверь,
мы свидетели!.." И шибко
затворили следом дверь...
* * *
...Вот стою я в ожиданьи...
Жду, что будет?.. И ко мне
вышли огненные люди
с огнемётом на ремне...
Пять? Четыре? – не упомнишь...
Пламя разом разожгли,
на меня они всего-лишь
это пламя навели,
как поплавилась накидка...
Как скрутилась в кружева
вся одежда... Словно жидкость
кожа вся моя сошла...
И гляжу я в изумленьи –
нет ни мяса... ни костей...
Кучка пепла... В удивленьи
жду дальнейших новостей...
Вдруг подходит к кучке этой
медленно священный муж,
нагибается, взял это,
сдунул пепел. Я смотрю-ж:
светится живое что-то
словно шарик, серебрясь.
и сященный муж кого-то
окликает и, боясь
уронить или поранить,
бережно несёт в руках,
улыбаясь на прощанье,
отдаёт его. Пока
со ступеньки на ступеньку
черноризец отдаёт
бережно и потихоньку
черноризцу же и вот
вдруг здесь чудо происходит:
вырастает шарик тот,
серебрится, производит
излучение. И вот
уж на следущей ступени
вырастает он ещё...
А священник весь в смиреньи,
вновь опять передаёт
шар уже, не шарик вовсе
черноризцу же опять...
Сколько тех ступеней было?
Трудно мне припоминать:
Толи – семь... А может – восемь?
Не запомнил я совсем....
Только то, что было после
потрясло меня во всём!
Шар огромный, лёгкий-лёгкий,
если снoва передать
улетит, не будет вовсе
жить такая Благодать
в этом мрачном, утлом мире...
...Вдруг, откуда ни возьмись,
Две Руки... Они одели
тело новое!.. Вглядись:
это было просто Чудо!
Загляденье хоть куда!
Изнутри светилось будто
Каждой жилкой... Благодать
изобильно изливалась
и струилась сквозь него...
Тело словно наливалось
спелым соком от того,
что оно было невинно...
Нежно, свеже, бархатясь
кожа персиком блистала...
Взор потупив и стыдясь
вскинуть пламенные очи,
словно юная Весна
Предстаёт пред взором Отчим...
И Ему поднесена
уже белая одежда,
скрыла прелести сии...
Скромный лик, как было прежде
всё сияет, веселит...
Руки светятся, красуясь,
из-под длинных рукавов...
Ноги скрыты...(Я ликую,
и смотреть бы всё готов
я на это Божье Чудо...)
Но его одели вдруг
В чёрны ризы... Скрылось будто
солнце сразу в этот миг...
Не видать уж больше руки
из-под мантии теперь...
Лик, светящийся, закрыли...
И услышал я, поверь,
очень сладостные звуки
Гласа Божия тогда,
в миг увидел я и Руки,
повернувшие меня
ликом моим вниз на Землю:
«Шествуй, радость ты Моя!
Чистота тебе залогом
и она спасёт тебя...
Знать ты должен также ныне –
чем губительно пятно:
смрад оно имеет сильный...
Притяжением оно
служит всякому пороку
и, цепляясь за него,
бесы тянутся к пророку,
не секрет ни для кого.
Ты же должен быть чистейшим,
славословя и молясь,
а душою пламенеющей –
грех народа опалять.
Шествуй в мир ты неустанно,
не смущаясь, не боясь.
Чистым будь ты непрестанно,
душой к Господу стремясь!»
* * *
Се видение, скажу вам,
привело меня к тому
заключению простому,
очень нужному всему
человеческому роду,
уж поверьте мне теперь:
Огнь – есть всесожженье Богу,
А Христос – есть в огнь та Дверь.
Шар светящийся, прекрасный –
есть душа твоя, мой друг.
тело новое изящно –
обещал нам Бог... И тут
приложи же всё старанье,
в Дверь войти ты не забудь
и тебе за все страданья
тело новое дадут...
Каторга – есть жизнь без Бога...
Зомби ж – люди, что живут
и используют на людях
Магию и разный труд
всех сомнительных учений,
что сенсорикой зовут
или разные там бредни –
будто-бы научный труд.
Ну, а ты, мой друг любезный,
загляни в себя на миг:
рассмотри себя прилежно -
не на каторге–ли ты?
Может быть ты в лапы «зомби»
угодил, так невзначай?
И им платишь тоже... Также
душу им ты также подавай!
А они с твоей душою
делают, что захотят...
То-то стонешь ты и ропщешь:
"Что-то всё так невпопад,
всё так плохо и печально,
всё так больно, тяжело?..»
Итого не знаешь, милый,
что без Бога ничего
здесь не может быть целебным,
даже радостным, поверь!
Ничего же ты не бойся
и войди в сию ты Дверь!
31.07.2007