~~~~~~~~ ~~~~~~~~
Военкомат и карантин —
всё пронеслось, как день один,
и обозначился простой апофеоз.
Ефрейтор громко верещал:
— Давай, сынок, в ВеВе попал!..
Ну, я и дал ему, слегка испортив нос.
За эту хохму звезды мне
отбили пряжкой на спине
для профилактики и в плане неустойки.
Потом печальный замполит
Меня жалел:
— И что? Болит?
А я талдычил:
— Невзначай свалился с койки.
Как детвора без калачей,
так замполит без стукачей —
ни спать не может, ни дышать, ни даже чхнуть.
Пообещал мне замполит —
не позабудет мой кульбит,
и дальше вышки навсегда закажет путь.
И он слова свои берёг —
на вышке лагерь я стерёг,
стерёг нетронутость тюремной огорожи.
Но рассказал сержант-узбек:
за пачку чая каждый зек
даст хоть деньгами три цены, хоть кнопку-ножик.
Узбек шептал:
— Наш вертухай
в торговле дока, почитай,
ведь в лагерях царит негласный хозрасчёт.
Идут на дембель пацаны,
от неподъёмности мошны
и позвоночник надрывая, и живот.
Сержант он, может, баламут,
но видел сам я, нет валют
главнее чая для тюремных казематов.
Четвёртый месяц я служил,
я дебет с кредитом сложил,
и чай тайком пронёс на вышку под бушлатом.
Моргает зек:
— Привет, земляк!
Сгибает пальцы в тайный знак:
мол, ты бросай сугрев, у нас без мухлежа.
Четвёртый месяц я служил,
пакет швырнул, что было сил.
А зек — за свёрток, и к бараку побежал.
Оно, наверное, смешно
крутить в башке одно кино —
мой дебитор, допустим, ринулся в бега бы.
А там уж, чья судьба крива,
калибром семь шестьдесят два
нас рассудили бы везения масштабы.
Однако мой горячий пыл
однажды ротный остудил:
— Разуй глаза, чудак! Тут рай для идиота.
Хоть по загривку палкой бей,
из полусонных лагерей
едва ли выгонишь на волю хоть кого-то.
Военкомат и карантин —
всё пронеслось, как день один,
и позабылось, будто утренний развод.
Ефрейтор снова верещал:
— Давай, сынок, в ВеВе попал,
зачем ты нужен здесь — не каждый разберёт.
~~~~~~~~ ~~~~~~~~