Я не люблю сезон, когда опадает листва.
Пушкиным надо быть, чтоб осень в итоге восславить.
Образ нашей эпохи: картофельная ботва,
Да зачумлённый быт, да подсчёт трудодней на бумаге.
Люди, как будто с рожденья, отсчёт начинают с нуля,
всерьёз завязав с отпусками, меняя курсы и классы.
Что за Петрова прихоть – год начинать с января!
Нам до сих пор мешают царские выкрутасы.
Я бы начал отсчёты с этой тоски гробовой,
С этих простейших истин, где свет сменяется мраком, –
Этим мы поощряем ветра ночной разбой,
Который в сердцах покроет почву лиственным лаком.
Можно обиды прятать, можно вынашивать зло, –
В каждом из нас такое, к чему себя предназначишь.
И вытекает из тела струйкой дыханья тепло,
И выбивает случай наше число наудачу.
Снежное покрывало комкает года разгон.
Все продолжают биться в петлях силков сезона.
Пара кленовых листьев вместо старинных погон
Не возвратят отчизны, не восстановят трона.
Так что – отдать на откуп мытарям да слепцам
Злые пунктиры трактов, стёртую твердь земную.
Что же уют толкает изображать беглеца,
Слушать как ветер воет северную «аллилуйю».
Но не прервёт дыханья жаркая плоть бытия.
В сумерках только ярче старый очаг растопят.
Только моя никчёмность мне не даёт житья,
Как не даёт равнине чёрная гать да топи.
Гулкость небесного свода, полупрозрачность лесов.
Каждая грань природы – Божий кристалл под светом...
Полуподвальный сумрак, полунамёки слов,
Да отсыревшая за ночь в курточке сигарета.
1980-е