Я вжался в углу палаты для буйных мне страшно, я болен всерьез головой
Психи стонали измазавшись в кале, истерикой бились о стену башкой
Я вновь заблевал этой липкою жижой их чистый, пидоренный кафельный пол
Два санитара держали мне руки, а третий колол сульфазина укол
Кровь из ушей – обычное дело, срать под себя, это можно привыкнуть
Сушняк как с похмелья хреновая тема, реланиум в вену чтоб как то зависнуть
Странное дело врачи, пациенты. Хозяин и узник, послушная жертва
Доктор смотри же, как прячутся вены, на тонких руках и на порванных нервах
Плачьте навзрыд блаженные, чистые. Они Вас простят, лишь коснется их перст
А мне же венец колючий под током, руками на свалку и на спину крест.
Я анархист наркоман и безбожник, продукт геноцида выживших крыс
Я мироздания серого хаос, Мира осколок бросающий ввысь.
Я тот кто жесток когда многие плачут, лицо прикрывается маской шута
Я ужас без грима, мне это не надо, весь мир белых стен уморит красота.
Серые дни они как обычно молчат, тая гнетут и уводят с ума
Видны очертанья обычных предметов, в форточку будней летит суета.
Время конечно только для смертных, вселенная вечна и не постижима
Бывает в карманах запрятана гнилью, банальным сюжетом избитой картины.
А я каждый день посылаю все на х... И ночью от злости бью стекла витрин
А что до любимой – родная ты знаешь, мы лепим с тобой отношения из глин.
Все хрупко у нас, это только начало, даю обещание я девочке милой
Что в кросах не буду ходить по квартире и выкину все что, воняет бензином.
И с ними, до кучи все эти носки, сменю интересы, верну все займы
Лови эти розы как счастья куски, вокруг невесовмость космос и мы.
Москва – Петербург под нами кружатся, мы взрослые дети, не надо боятся
Не надо стеснятся, разбейся навзрыд, толпы прохожих пускай удивлятся
Как ангел с любовью в объятьях парит и им не понять нас умом и наукой
Уставами правил, теорий рахит – кривляйся и смейся ты проклятый мукой.
И им не доступны все тайны ключей, лежащих под старым холстом мастерской
Проткнутым на сквозь тусклым светом свечей, худым пареньком с деревянной душой.
Он Голем, он знал это, верить боялся, злых языков из крысиной норы
Рев доносился и страх чутко крался. Предчувствие ямы из черной дыры.