****
Моя бабушка очень хотела дожить до третьего тысячелетия. И она увидела его. Затем - умерла. Это случилось в 2001 году, летом, 12 июня. В новоиспеченный праздник Дня Независимости. Словно хотела сделать нас полностью от себя независимыми. Погода стояла хорошая, и вдруг пошел ливень. Дождь плакал вместе с нами, с теми, кто выплакал уже все свои слезы. Конечно, это была огромная трагедия, невосполнимая потеря для всех нас - ее детей, внуков, родных и знакомых, многие из которых очень тяжело переживали утрату. Но бабушка была уже довольно старенькая, как нас утешали взрослые, ей шел 88-й годок, и на этом свете она достаточно повидала, перечувствовала, пережила.
У нее было трое детей - мальчик, мальчик и мальчик. На склоне лет ее как-то спросили, как она решилась завести троих ребят. И она просто ответила: «Молодая была, дурная». Она очень любила жизнь и детей. Среди них средним по возрасту был мой отец, папа Игорь (дома его все звали Гарик). Деда Юра, папин папа, с юмором говорил про свою семью: «У старинушки три сына. Старший умный был детина, средний сын и так и сяк, младший вовсе был дурак». Это он цитировал нами с детства любимую нами сказку «Конек Горбунок». Бабушку звали Маня, ее все очень любили, потому что она была необыкновенно добрая и веселая. Никогда не унывала, в молодости – рассказывали - она была очень энергичная и красивая. Да и после выхода на пенсию голос ее продолжал звенеть, как колокольчик, когда она звала меня: «Люда! Ну где моя Люда!»
Она общалась с родными и знакомыми больше по телефону, так как в основном сидела дома, на 11 этаже, и никуда не выходила. У бабушки Мани были больные глаза и ноги, она боялась упасть, да и вообще от долгого сидения перед телевизором в своей маленькой квартирке, где все было под рукой (спасибо Хрущеву!) вскоре совсем стала плохо передвигаться. Поэтому телефон был для нее окном в мир, не считая, конечно, великого изобретения наших дней - телевизора, который она смотрела с утра и заканчивала сеанс далеко за полночь. Поэтому бабушка Маня была своего рода центром, вокруг которого объединялась вся наша большая семья. Сидит, бывало, такой «Соловей-разбойник», высоко сидит, далеко глядит, все видит. Она со всеми поддерживала дружеские семейные отношения, была в курсе всех дел, дарила нас своей любовью, дети ей постоянно звонили, все приезжали к ней, особенно по праздникам. И так мы устраивали семейные торжества.
Еще было одно приятное совпадение. Наши дни рождения. Мой - 7-го, а ее - 8-го февраля. И мы их отмечали в один день. В доме собирались все наши родные, приносили нам с ней подарки, цветы, сладости. А мы раскладывали и накрывали стол, готовили угощенья и красиво все устраивали, расставляя чудесный сервиз, фужеры. Все делали сообща. Гости поднимали бокалы и произносили тосты, все радостно, с хрустальным звоном чокались друг с другом по несколько раз. Потом, слегка подкрепившись салатами и рыбной нарезкой (а часто и икрой), откидывались на спинки стульев и диванов и начинали рассказывать что-нибудь интересное: кто где бывал, что повидал, что-то из общей истории, либо из своей личной жизни. И все это происходило в чудесном интерьере, созданном бабушкой с дедушкой. Большая - во всю стену - стенка с книгами и минералами (дедушка был геологом, а бабушка - химиком в том же институте). На стенах висели картины: акварель, масло. Деда Юра самоучкой научился превосходно живописать и раздаривал свои картины всем родным и знакомым. У каждого из нас были его прекрасные пейзажи и натюрморты. Каждый раз, отправляясь поправлять свое здоровье, подорванное в геологоразведочных экспедициях, в санаторий к морю, куда частенько он брал с собой нас с бабушкой, возвращался дедушка с новой картиной. Дедушка на празднествах всегда сидел во главе стола, а когда его не стало в 1986 году, бабушка заняла это почетное место и с достоинством и неподражаемым чувством юмора продолжала вести семейную беседу.
Подходила смена блюд и салаты заменялись на горячее. Мясное жаркое и картошка с подливкой или курица. Все прекрасно уплеталось под хорошее вино и коньяк, в которых знали толк ее сыновья. Соки и насыщенные рубиновые сладкие морсы собственного приготовления - из протертых с сахаром ягод смородины и клубники - были великолепны! Мы все обожали бабушкины драники - пирожки из картошечки, посыпанные черным перцем. Мы, дети, весело играли в соседней комнатке, что-то рассказывали друг другу, потом к нам присоединялись и взрослые, растягиваясь с ленцой после плотного обеда на покрытых кроватях. «Облепленные» детским вниманием, шутили с нами и балагурили, расспрашивая о наших планах на будущее. А если вдруг оказывался и гражданский праздник, то все подбегали к окнам и высыпали на маленький балкончик - смотреть бухающий и расцветающий на глазах многозвездный салют, который с 11 этажа прекрасно было видно. Ближе к ночи центром внимания становились торты и сладости, съедая которые, все с сожалением понимали, что на дворе уже вечер и пора расходиться. Быстро перемывая по ходу дела праздничную посуду, женщины помогали справляться с остатками пиршества, рассовывая что-то в холодильник, а что-то раздавая всем с собой.
Всех наших родичей разбросало по белу свету. Кто-то жил на Украине, в Днепропетровске, кто-то в Литве, кто - в Ленинграде (ныне Петербург), кто - в Москве и других городах и весях. Все - родные, бабушкины сослуживицы и близкие приехали, когда узнали, что бабушки не стало. Это было очень печальное торжество. Слова застревали в горле, а кто был в силах, вставал и произносил речи о бабушке, доставая из своей памяти теплые далекие воспоминания и делясь с нами мельчайшими подробностями ее большой и красивой жизни. Воспоминания о мирных днях и трудовых буднях; о тяжелых военных годах и голодной жизни в эвакуации, в далеком Казахстане, где тяжело болели ее дети, но она подняла их; о прекрасном шахтерском Днепропетровске, где она родилась и училась в институте, где встретила своего любимого Юрочку и родила сыновей.
С одной из приехавших - моей тетей Наташей - мы пошли потом гулять по Москве. Она редко бывала у нас, в основном только во время командировок, а теперь стала приезжать уже со своими внуками, показывая им столицу нашей многонациональной родины. В тот раз она приехала одна. Она была еще молода и красива. Яркие карие глаза, темные вьющиеся каштановые волосы с короткой стрижечкой, стройная и невысокая - личностью она была яркой. Ребята любили ее. Вырастив своих детей, она помогала растить потом внуков, устраивая с ними домашние театральные представления и заучивая любимые стихи, которые частенько раньше присылали нам днепропетровцы в поздравительных открытках. И вот пошли мы с ней, такой еще молодой и красивой женщиной, гулять по Москве. Она давно здесь не была и хотела все увидеть. Начали мы с Поклонной горы, куда добрались на метро, а дальше везде шли пешком. День стоял летний и жаркий, просторы новой площади для гуляний были огромны, везде стояли разные ларьки, в одном из которых мы и купили детскую вертушку на палочке, блестящую фольгой на солнце и крутящуюся на ветру. Я - себе в память о детстве и для развлеченья, а она - на память о Москве - своим внучатам в Днепропетровск.
Погуляли по Поклонной горе, потом - по центру города, многое чего повидали и заходили в каждый храм, где ставили свечки и писали записки за здравие живущих и упокой умерших родных. Молились, крестились и отправлялись дальше. Долго ли шли, коротко ли - дошли до Воробьевых гор. Природа вокруг - чудесная. А она мне и говорит: «Вот, видишь, какая красота! А ведь это и есть Рай на Земле. Человек всегда жил в Раю, но потом об этом просто забыл и стал Рай всячески портить. То тут, то там напакостит, бросит, да и не уберет. А природа - она ведь все та же, райская. И тот, кто это замечает, становится счастливым, потому что знает, что живет-то в Раю! Вот только заботиться теперь нужно о земле по-настоящему, чтобы ее очистить и привести в первозданный вид».
Шли мы с ней дальше, кругом - зелень, деревья, цветы, птицы пели. И вправду - рай на земле! Находились мы с ней, налазились по горам, да и устали. Решили зайти в последнюю церковь на Воробьевых горах. Я и говорю: «Устали мы уже, зайдем в этот храм, да и поедем с тобой домой, теть Наташ». Так и сказала: «Поедем». А ведь до сих пор мы все пешком ходили. В храме том ремонт какой-то затеяли, да и закрываться он уже начал. Но мы успели в нем помолиться не только за бабушку Маню, а я - и за своих: брата Сережу и дядю Сережу.
Только мы вышли из храма, он тут же и закрылся. А в руках у меня - блестящая вертушка сверкает на солнце. Устали мы, ноги гудят. Дальше идти невозможно. Вдруг - машина сигналит, оборачиваемся. О чудо! Видим - в ней тот самый дядя Сережа мой и есть. Окликнул нас обрадовано, мы - к нему: «А я смотрю: блестит что-то на солнце, заинтересовался - вертушка детская сверкает и вижу, девчонки идут знакомые! Да это же Людочка с Наташенькой! Садитесь скорее в машину, я только сейчас в храм зайду помолиться, специально для этого приехал». А мы ему и отвечаем: «А храм-то уже закрыт!» Досадно ему стало: «Дочка Алёна меня сюда с другого конца Москвы прислала, здесь моя именная икона Сергия Радонежского. «Помолись ему, - говорит. - И за маму тоже, это тебе необходимо» Я и приехал, а тут закрыто уже, опоздал». «Да нет, не опоздал, - говорю я ему. - Я это уже за Вас сделала!» Вот он обрадовался. «Ну, поехали тогда домой, я отвезу вас, а то устали, небось, по Москве-то гулять пешие!» - «Еще как устали-то!» - радостно переглянулись мы, вытянув горящие ножки в машине.
Потом мы, сидя все дружно за чашкой чая, догадались, что это нас бабушка Маня надоумила купить эту блестящую вертушку, благодаря которой ее сын, дядя Сережа, нас и заметил. Вела незримо баба Маня нас по храмам, мы за нее записки подавали и за всех родных, да потом Бог в помощь нам был и домой вернуться. Вертушку эту я с детства полюбила, еще с тех самых пор, когда маленькой на праздники мне дарили ее любимые мама, папа, дедушка и бабушка.
29.07.2008 г.