Я веру свою словно тюбик зубной пасты
скручивал, добывая остатки содержимого.
Он из-под ванны ухмылялся зубасто,
нашептывал: - Буквы должны быть с нажимом,
с наклоном как в прописи, с завитушками сложными,
ты - не умеешь, мироздание упрощаешь,
мазила, двоечник, а не художник,
миры ложатся пойманными лещами
на грязный прилавок заштатного рынка.
Я чистил зубы на ночь старательно,
он вместо душа ломился в душу,
как будто право дано карать ему.
Когда остывает заката зарево,
приходит, сидит под ванной,
с собой грандиозная база данных,
где все мои перечислены вины.
И даже если его не слушаю,
лицо умыв, погружу в полотенце,
от понимания некуда деться:
Он красавицей-ночью,
взрывающейся криком соловьиным,
выдыхающей сладость розария,
не знающей буратинно-букварьего
языка -
судить и высмеивать уполномочен.