Ты в тишине холодных комнат
увидь прозрачный образ мой,
немного скомканный и робкий,
едва парящий, но живой.
И ты услышишь голос нежный,
едва знакомый, но родной,
он скажет ласково, с надеждой:
"я здесь, любимая, живой...".
И ты заплачешь не случайно,
хотел бы стать твоей слезой,
ведь ты услышала, прощально,
моё чудесное: "живой...".
А я крылом своим небрежно
сотру с лица слезу долой,
ушёл я раньше, неизбежно,
но повторяю: "я живой...".
Поверь, любимая, мне стыдно,
что сгинул подло на покой!
А мне в гробу до слёз обидно,
но верь, родимая, живой!
Я буду в песнях всех на свете,
я буду, милая, с тобой!
И пусть запомнят наши дети,
что я невидим, но живой.
Я растворюсь в тумане летнем,
сольюсь с грохочущей грозой,
и буду тем я, буду этим,
я буду нагло, "я живой...".
Но чем бы ни был я, запомни,
останусь я самим собой,
и назови меня хоть соней,
ты помни главное: "живой...".
Ты называй меня любовью,
она по-прежнему со мной,
а я тревожный снова, с кровью,
твержу упрямо: "я живой...".
Любовью я тебя согрею,
умою как святой водой,
я и сейчас тебя лелею,
и повторяю: "я живой...".
И в тишине квартиры где-то
ты скажешь ласково: "постой...",
а я так призрачно, согрето,
шепну на ушко: "я живой...".