***
Перезабудь, едва-едва начав, —
зачем будить луну, дыша на блюдца.
И если завтра больше не проснуться —
невелика последняя печаль:
перерасту траву в большой траве,
раздам свои трофейные знамена
и, заглядевшись на кораблик клена,
в какой-то миг забуду о себе.
Из двух причин родится новый свет,
перелистнет задумчивую воду…
А я вдруг отличу свой силуэт
от непогоды…
======= ***
Фонарь лениво плещет вдалеке —
в единый ком сливаются предметы,
и небо поднимается с паркета,
губами жадными припасть к руке
расслабленной. Тобой со всех сторон
окружена, как морем, и желанье
уплыть, отдаться ласке узнаванья
сужается в нетерпеливый стон.
Жест повторяет жест. Волна — волну,
смещая равновесье тонких линий,
и — набегая — я в тебе тону,
и звуки тонут в набеганьи синем.
Вдох, разделенный нами как глоток,
обугливает плавные границы:
твой наглухо спеленутый зрачок
взрывается разбуженною птицей —
и я размыта вмиг её крылом
по простыням и загустевшим стенам.
Двойных примет мятежное тепло
припухшие не умещают вены —
и пульс в излишек резкий и скупой
стекает изредка соленой влагой.
Над раскаленной добела рукой
лишь потолка прохладная бумага,
как равнодушный флаг, дрожит едва,
и вид ее все также сух и скучен…
Но твое имя бабочкой созвучий
к ней ластится как верный знак родства.
======= ***
Усталая. Сошедшая на нет.
На дне глоток промозглости и крошки.
С мороза — в дом. Палить привычно свет.
Вдыхать твой голос. Чаем греть ладошки.
Нанизывать уютные слова
на тонкую оранжевую нитку.
И смысл их улавливать едва.
(А чай давно остыл). И эта пытка
не может длиться долго — нить рвануть!
И бусины покатятся по свету.
И в удивленной тишине — ко дну!
В твоё тепло. В ромашковое лето.
В упругую разбуженную суть…
Почти ломаясь на глубокой ноте —
наверх! Звенящей тишины вдохнуть
и замереть в ладонном переплете
усталою, сошедшею на нет…
В углу луна лакает ночь из блюдца.
Последний жест — безвольно глохнет свет,
и звезды к краю потолка крадутся.
======= ***
Молчанья сдержанный смычок
рукой незримой растревожен —
освобождаясь вдруг от строк,
как будто сбрасываешь кожу.
Перегорело, обожгло
и выплеснулось враз на сушу,
зерном горчичным проросло,
перевернув — как чашку — душу.
======= ***
Вот повезло: истощились дожди.
Слякоть и грязь развели молоком.
Слева - направо — все те же вожди,
с кем и давно — все равно-и-легко.
Вялое солнце согрело едва
край простыни на холодном полу.
Ты убеждаешь «вставай», и слова
больше не тонут в глубоком углу.
Чисто и хрупко. Корочки крыш
съели снега ... Ни имен, ни улик,
ни запятых — ну и чем не Париж
в маленьком городе N?!
Для двоих.
======= ЮЖНАЯ НОЧЬ
Ломилась ночь, как вор, в окно,
развенчивая занавески,
и кипариса профиль резкий
сейчас был с нею заодно.
Ей так хотелось угадать
всего лишь жест… хотя бы имя,
чтобы потом себя меж ними
легко, как слово, прочитать.
Но мир к ее судьбе был глух —
он, как заезженный синоним,
сливался с черною стеною,
молчаньем утомляя слух.
Ни в ком не вынянчив тепла,
ночь уходила дальше. Ранний
тянулся свет к оконной раме,
к изнанке влажного стекла.
======= ***
подуть на боль
задуть ее пятно
и к складкам тишины щекой прижаться
и выйти в откровенное окно
и не бояться
ни этой безмятежной глубины
скрепляющей собой фрагменты сада
ни голода всепомнящей вины
ни даже взгляда...
======= ВЕСЕННЕЕ
Слегка истончается снег по краям,
почти незаметно, так робко, несмело:
след еще крошится солью и мелом,
стянута крепким узлом полынья…
Но все достовернее день ото дня
солнечный бок шебутного Китая —
скоро и я — будем верить — оттаю
в хлипком желтке ледяного жилья.
======= Признание Черепаха, на котором держится мир
Читаю девственные сны.
Листаю города и лица.
Хрустальный шарик тишины
на панцире моем пылится.
Ты рыбками уютных слов
вплываешь в облаке ванили,
но сводит медленная кровь
на "нет" усилья сухожилий
моих. И остаюсь стоять
один в нехоженом тумане,
где ночь бросает якоря
в бездонном треснутом стакане.
======= ***
Когда, укрывшись теплым пледом,
декабрь допьет осенний йод,
твой силуэт невнятный, следом,
на тихих лапах снег внесет.
И будут сумерки качаться,
подрагивая на полу.
Спать раньше лягут домочадцы,
сгустится тишина в углу.
Никто, наверно, не услышит,
как дышит в воздухе легко
летящий снег. Как воздух дышит,
размешивая молоко
земли в ее глубоком блюдце,
и зиму переходит вброд.
Все будут спать и не проснутся,
когда чуть слышно дверь вздохнет
и в комнату вплеснет снаружи,
непрочный сумрак теребя,
сухой глоток декабрьской стужи,
а с ним —
...................т е б я.
======= ***
Легко. По линиям воды.
По талым лункам лунных пятен.
Мне ночью мир почти понятен,
а утром — бледные следы,
насмешки галок в синеве
над беспризорностью жилища,
в котором я как третий лишний
с ненужным даром в рукаве.
======= ХОЧУ, КАК ВСЕ
.....................Хочу, как все, слепого счастья дуры
.....................Е. Симонова
День пасмурный — шасть в прихожую
души. Сапожищами мокрыми
наследил там, неосторожный.
Окнами
от раскатов воздух вздрагивал,
как кузнечик в часах, заладил
одно и то же. Бумагу мне —
в накладе,
авось, не останусь: из голоса
выжму слезу (а надо ли?).
Тоньше тонкого волоса
прохлада
между мной и тобою. Крепче
даже сытой дождливой своры.
Вода холодит, да не лечит —
впору
залечь — медведем — в берлогу
проспать до весны — вот счастье-то!
Потом по чуть-чуть, понемногу
части
сложить в большое, уютное.
Приладить небо — без грома.
Повзрослеть, наконец, — шутка ли:
тридцать… ни семьи… ни дома…
======= ***
Как легко заблудиться в дожде — им оброс каждый куст,
каждый камень и взгляд переполнены длинной водою.
Дождь так долго во мне, только с ним одинок я и пуст,
но сроднился, мой ангел, давно уже с этой бедою.
Ты другая, ты — верь и у сердца, прошу, береги
этот милый пустяк, обещающий нечто иное,
а расступится время — считать дождевые круги —
мне достаточно будет того, что ты рядом со мною.
И тогда, убаюканный детскою верой твоей,
я ночным мотыльком затеряюсь в обычных предметах…
Не печалься, мой ангел, взгляни: из-под мокрых камней
улыбается новая зелень —
...............................................и важно лишь это.
======= ***
Застыло время у виска,
и мысли вертятся по кругу,
затертая до дыр тоска —
моя подруга.
Сидим и пьем горячий чай,
без сахара и очень крепкий.
Зима цепляется за ветки.
Ее печаль
понятна мне, и потому
становится еще печальней.
И чай кончается — всему
есть час прощальный.
Ворочается в глубине
почти что музыка. И в этом
вся суть и мука. А в окне
горчит рассветом.
И вырастает наизусть
привычный мир многоэтажный —
плыви, кораблик мой бумажный,
в иную грусть.
======= ***
По тропинкам моих позвонков —
зима… зима…
А до марта — Господь, сохрани —
далеко… далеко…
И окрест ни души, никого —
дома… дома…
Ими город до верху набит
битком… битком…
По колено в щебенке снегов —
вперед… вперед…
Колокольчики птиц мне молчат
вослед… вослед…
Бьется галька несказанных слов
об лед… об лед…
И кромешной стеной снегопад —
в ответ… в ответ…
Вполнакала стареет луна
одна… одна…
Скучной грудой тряпья на кустах —
облака… облака…
И сегодня согреет меня
вина… вина…
ибо жизнь показалась пуста,
а смерть — легка.
======= ***
Комнатный рай. Тишина.
Голубые обои.
Изредка уличный гомон —
нездешнее диво —
сквозь пуповину окна,
как сквозь сумерки Трои,
входит без скрипа и грома:
легко и красиво.
Краткая радость — отстать
от прижизненной скачки
и прокутить целый час,
наслаждаясь невинно
обществом Вагнера, Рильке,
любимой собачки,
преданно любящей вас
и, притом, —
.........................беспричинно.
======= *
.....................Когда четыре причины возможных неприятностей устранены,
.....................всегда найдется пятая.
.....................Закон Мерфи
1. День прожили без запинки,
по дорогам, по тропинкам
проводили солнце в чащу,
полночь встретили пропащу.
В синий мех небес
завернули лес.
2. Понавесили засовы
от худого взгляда злого,
от Мамая, хитрых греков
и от прочих человеков…
Лунное пятно
вставили в окно.
3. За витую за цепочку
женку спрятали да дочку,
кошку, курочку и свинку,
всю домашнюю скотинку…
В складках тишины
затаили сны.
4. В два ряда замки на двери –
заховали от потери,
от холеры и от чумки
кошельки, кошелки, сумки…
Звезды за бока
сняли с потолка.
5. …Обступила тьма избушку.
Мы цедили ночь из кружки,
не боялись никого,
даже черта самого.
А тому и горя мало:
в дымоход, как в одеяло,
и у спящих дураков
души цап! –
....................и был таков.