Открыт пивной ларёк у дома,
где и не снилось никогда,
и, злой эпохою влекома,
взошла бидонная звезда.
Прибывшей к сроку неотложкой
стоит ларёк в пивном соку,
как домик на куриной ножке,
где путь укажут «дураку».
Мельчая, братия с рассвета
кучкуется у мокрых лип.
На стыке темноты и света
душа коснеет, как полип.
И застывают в позе урок,
ханыжно кланяясь судьбе.
Прилип замызганный окурок
к сухой опущенной губе.
Там, с транспарантом на фасаде,
гудит пустеющий завод.
И к «первым ласточкам» приладясь,
толчётся трудовой народ.
На раз сраженный перестройкой,
ненужный миру элемент,
символизирует прослойку
подвыпивший интеллигент.
Опальной кучкой пионеры,
подвальный чувствуя уют,
суют бидон пенсионеру
и сверху гривенник дают.
Народ «привышный», он упрямо
считает чей-то кыш! за труд.
И перестроившись, как в яму
обратно в очередь ползут.
И уваженья не убудет.
Подраться – эка благодать!
Прут «уважаемые» люди,
обнявшись, градус повышать.
И видно оживленье в лицах,
когда, коль очередь близка,
нектар разбавленный сочится
из захудалого соска.
С глотками первыми, до вздоха,
как путеводная звезда,
в нас улыбнётся «та» эпоха,
от нас не девшись никуда.
И ощущаешь как богатство
души, хоть рясы надевай,
и человеческое братство,
и мир, и труд, и Первомай.
И образ вспененный простора
исчез средь зданий и дерев,
и нагружаются по горло,
под пеной истину узрев.
А хмель – как женщины проклятье,
прозрение перед концом –
по категории понятий
бьёт указующим перстом.
С селёдкой суточные бденья
дополнят форму бытия.
А за «культурой» поведенья
стоит «культура» пития.
Извечным истинам подмена, –
и Дарвин в ужасе застыл, –
глядит сквозь охнувшие гены
коммунистический дебил.
И элементами пейзажа
( когда же будет мир добрей!)
стоят ларьки, как вернисажи
культурной жизни пустырей.