Этот город не в порядке,
как страна, где что ни год –
примеряются заплатки,
вечно «хавает» задатки
объегоренный народ.
За кремлёвскою стеною
обнаглевшие цари
занимаются стряпнёю,
только всё у них сырое,
сколько каши ни вари...
Потому что ГУМ под боком.
В сотой секции аншлаг.
Нажимают ненароком
экономики рычаг,
и жующая орава
спецзаказа - спецпайка
отоварится на славу
из ЦКовского ларька.
Утро грянет над Москвою,
каждый должен быть в строю.
Периодику открою,
вяло каши пожую,
словно истины крупицы,
сдую крошки со стола,
и фортуны колесница –
циркулярная пила –
провизжит электробритвой, –
брейся, честный человек,
ты живёшь совсем не век,
но дороги все открыты:
можешь в дворники пойти,
поучившись на поэта.
Повторяю, нет запрета
на лазейки и пути...
Нет запрета, нет и слов,
сколько «Правда» б ни писала,
всё торгует мухолов –
цитадель у трёх вокзалов.
Рот покупками забив,
мой народ глядит влюблёно
на московские столбы,
на гранитные колонны.
И оплот всея страны,
разношёрстно матом кроя,
продаёт с себя штаны
заграничного покроя.
Раздувается очаг,
вот куранты бьют к обедне,
и в пельменных натощак
раздаётся: «кто последний?»
Встала в очередь страна,
но блатная зона ГУМа
отпускает всё без шума,
и приемлема цена.
Как птенцам, открывшим рот,
всем адептам коммуналок
выделяет от щедрот
сладкой истины и палок.
Муравьишка, бедный раб,
сколь ни смешивай эпохи,
со стола сдуваешь крохи,
прячась в панцире, как краб.
Веселись! Эпоха злая
всех нас держит на крючке.
Мчится тройка удалая,
чёрт сидит на облучке.