Коридор общежития поэтов был узким и длинным, как путь к славе. В левом его крыле, в угловой комнате жили двое. Они несколько дней не пользовались сливом – лопнула труба.
…Поэт сидел по-турецки на лежанке и зашивал носок. Пришив пальцевую часть подошвы к пяточной, он вдруг обнаружил, что ширина носка значительно превышает его длину. Ходить в таком носке не представлялось возможным.
-Подумаешь! – сказала его жена, поэтесса, чистя картошку. – Можно было носить и без подошвы, как манишку.
- Острячка, блин! Ты лучше состри, зачем этому старому стручку два стишка посвятила?
- Начинается: а у тебя, ты вспомни, Зин…»! Ты-то сам! Кто у Вадьки Буськина строчку спер?
_ Дура! Это реминисценция!
…Они медленно шли по коридору, держась за ручки наполненного цинкового бачка.
- Эх, блин, - грустно произнес поэт, - народ думает, что поэты по ночам стихи пишут, а они помои носят!..
Коридор тянулся, освещенный тусклыми лампочками. Он кажется и вовсе бесконечным, когда боишься что-то расплескать…