ГОРИЗОНТЫ МЕЧТЫ
есть общая черта
у горизонта и мечты:
как бы я быстро ни шел,
они не становятся ближе;
и сердце терзают сомнения:
смогу ли дойти и встретить тебя?
но главное, что они есть, —
даже если мечта несбыточна
и мне не дано пересечь
финишную ленту
горизонта
ЗЕЛЕНОЕ СОЛНЦЕ
стоять
и ждать
возможно
целую вечность
когда высохнет
эта река
и погаснет
красное солнце
и взойдет
зеленое солнце
и вянуть
цветам в руках
и нам сожалеть
о крыльях
и расцветать
улыбке
и видеть
твои глаза
цвета нового
солнца
на другом
берегу реки
вечность
в тридцать
мгновений
до со-
единения губ
в центре
этой вселенной
на перекрестке
дорог
где один лишь
условный мост
переход
черно-белая зебра
и река
между мной
и тобой
ЯСНОСЛЫШАНИЕ
оставаясь с тобой тет-а-тет
я хожу по тонкому льду
понимая тебя в осязаемости слов
эмоций и образов
становлюсь на миг яснослышащим
ты – мое сумасшествие что граничит
с соматической болью
чем сильнее ты втягиваешь меня
в лабиринт своих глаз
и чем дольше плетешь
паутину из моих снов
тем яснее я понимаю
что такое безмолвие
МНОГО ЛЕТ СПУСТЯ
Когда-нибудь – лет этак через двадцать или тридцать,
закутавшись в теплый плед
из ирландской шерсти, который
купил в прошлом веке в дьюти фри города Шэннон,
когда летел транзитом в Цинциннати,
престарелый кот Леопольд
будет сидеть у камина,
в котором огонь
пожирает дрова холодной январской ночью,
потягивать Долину Оранжевой Реки
под страдивари старика Массне
и вспоминать
пространство нынешней ночи, где ты и я
ловим звезды, трассерами рассекающие
бархатное небо августа,
благословенную сказку любви,
где нам с тобой в который раз шестнадцать лет,
таинственную ночь, когда сбывается
несбыточное... Теперь я знаю,
о чем мы будем вспоминать, когда придет зима.
ТЫСЯЧА РАДУГ
Когда я состарюсь
и стану южным
ветром
И ты состаришься
и станешь белым
облаком
Я прилечу за тобой
чтобы скрасить твое
одиночество
Чтобы нежно обнять
и согреть тебя
потому что холодно
в небе одной
И когда ты поймешь
как устала от
монотонности неба
Я унесу тебя
в чудесную Страну
Тысячи Радуг
БАЛКОН
каждый раз
выхожу на балкон
восемнадцатого этажа
за очередной сигаретой
последним сверчком
старыми звездами
и новым верлибром
ПЕРЕЗАГРУЗКА
Ищу в бумажнике вчерашний день,
а в карманах гуляет ветер.
Как хорошо быть ветром: он ни за что не платит!
Вакуум в сердце, в голове пустота, потому что
я и туда впустил ветер.
С витрины букиниста мне лукаво улыбнулся
старина Хэм, закурил трубку, дует
в свою седую бороду и говорит:
не пора ли проветрить мозги, освежить мысли,
почистить душу, стереть
с винчестера старые файлы,
навести порядок в сердце – пока оно
еще способно давать отсчет пережитой грусти?
Самое время для перезагрузки:
ничем не обременен, никому не должен,
ключи от дома в пруду с лебедями
(должен признать, надежное место!),
программы закрыты, бумаги
тлеют в камине...
Прощай, старая жизнь! Приветствую тебя, новый день!
Самое время сесть на борт «Австралийца» и махнуть
вслед за Гогеном
на радушно-радужный амфитрион Таити.
БЕЛАЯ И ЧЕРНАЯ
Одна хохочет
и в ладоши хлопает.
Другая плачет,
слезы утирая.
Две птицы –
белая и черная:
Мое грядущее
и настоящее.
ЦИНОВКА
Он любил мечтать
а еще у него была вера
и даже ветхая циновка
на которой он молился
становилась для него
ковром-самолетом
PERPETUUM MOBILE
Создай свою вселенную с одной хотя бы галактикой
да что там галактикой! –
Зажги хотя бы одну звезду с вращающимися вокруг нее
шариками
засели их веселыми человечками и попытайся
это всё полюбить!
Вот тебе и твой вечный двигатель –
твой личный
перпетуум мобиле...
PURITY
насколько быстротечнее
жизни цветка гибискуса
одно мгновение облака:
вдох и выдох – и стало
небом
а небо
бесконечное чистое свежее
своих берегов не знает
тает и тонет в себе
и манит
прикоснуться
к своей чистоте
прикасаюсь
боюсь испачкать
облака на холсте Дебюсси
ПРОДЛИТЬ ЖИЗНЬ
В самый последний момент встань на цыпочки
изо всех сил
вытянись в синее небо
всмотрись
в отчаянно румяную краюху солнца
которое
уже успело сесть за горизонт
прежде –
и ты на миг
или на несколько мгновений
продлишь жизнь
уходящего дня
МОЕ СОЛНЦЕ
Я знаю, мое солнце никогда не погаснет,
не померкнет, не зайдет,
не спрячется, –
даже когда дожди заплачут
и небо
будет серым от грусти,
даже когда день станет таким коротким,
что, не успев родиться,
будет думать о смерти.
Мой долгий день теперь не знает темной ночи,
и я могу не спать круглые сутки,
и успевать так много дел за день:
перечитать всего Шекспира на английском
и переслушать всего Георга Телеманна,
пересмотреть всего Чаплина
и всего Лелуша. А еще
дописать свою рапсодию и неоконченный роман.
Да, у меня так много дел на завтра...
Я знаю, мое солнце никогда не зайдет,
даже когда моя песня прервется
и обо мне будут помнить лишь звезды, –
потому что сегодня
я нарисовал его акварелью
на моем окне, которое
смотрит на запад.
MORI UT VIVERE
стон
тихий стон
нежный стон отдаленной грозы
рассыпается гротеск
хлопковых иллюзий
их сменяют
грязно-серые
рваные простыни
взмах
резкий взмах
жесткий взмах белой молнии
и разрезана плоть
поля розовых маков
до крови
всхлип
детский всхлип
задохнувшийся без кислорода
тает медленно
перламутровая улыбка
позабытая кем-то
на оранжевом пляже
и смываемая
голубыми слезами дождя
смерть
внезапная смерть
долгожданная сладкая смерть
и не страшно совсем
очищение сердца
и новая жизнь в миге
молния-бритва
в ритме реггей-дождя
утро первой зари
свет зеленого солнца
здравствуй!
ПРОБУЖДЕНИЕ
острой бритвой
первый луч по вспухшим векам
истошный крик
одинокой чайки, сбившейся
с пути
пробуждение на песке
времени
на берегу забвения
у предвечной
Леты
БАСТАРДЫ
Мы засыпаем
в чужих гнездах
и просыпаемся
среди чуждых нам звезд.
Мы меняем тела,
изменяя душам.
Нам знакома ненависть,
но мы не знаем любви.
Незаконнорожденные
дети вселенной,
обреченные
на бессмертие.
Потому что вечность
сказала однажды:
Я проклинаю вас!
СВЕТЛЯЧОК
светлячок –
дитя света
наступив на него
ты погасишь солнце в одной из галактик
погибнет
десяток планет
исчезнет жизнь
не родятся миллионы поколений
смотри под ноги
когда ступаешь
по чужой планете
куда ты зашел на пару часов
в гости
СТАТЬ ВЕТРОМ
В прозрачных снах
мне ничего не стоит превратиться
из флейты в дирижабль
и наоборот, или
стать семенем одуванчика с пушистым белым зонтиком
и улететь на Фиджи...
Но что всего душе милей, так это –
превращаться в ветер:
он полетит, куда захочет,
потому что владеет свободой.
Я часто
бываю ветром
в своих прозрачных снах.
АТМОСФЕРНОЕ
Три мудреца в степи под одиноким дубом
спорят:
– За дальним горизонтом
обитает пожиратель сладкой ваты.
– За тем холмом огромным – фабрика
по производству трикотажа из хлопка.
– Да нет, это пастух домой овечье стадо гонит...
И я, пристыженный самим собой из-за невежества
и рационализма – ведь я-то думал,
что кристаллов льда и капель H2O скопленье, –
сорвался с ветки, и, махнув крылом
трем пятилетним мудрецам-эмпирикам,
уставившимся в небо,
взял курс на дальний горизонт –
искать непререкаемую правду.
ДУША ЛЮБИМОЙ
тверда и упорна
настойчиво-требовательна
легка и светла
беззащитно-беспомощна
немощна
в силе своей
и прекрасна в своей
слабости
ТВОЯ МУЗЫКА
крылья бабочки или ласточки
чайки неслышный полет
твои руки над клавишами
черно-белыми
вместе с тенями
своими же
бело-черными
порхают
когда я закрываю глаза
ты летишь ко мне
и я чувствую
твою музыку
на моей нежной коже
на моем смуглом теле
которое ты так любишь
БЕЗ ТЕБЯ
Как бы ни скучали
звезды
в разлуке
друг с другом,
расстояния неизбежны –
ради
баланса вселенных.
ЛОВЕЦ ТУМАНОВ
Бродил по осени и увидел его
на перекрестке с зимой.
Я спросил у него, почему
он не идет домой:
холодно, полночь, ноябрь?
И он ответил, что еще
не выпил до дна весь туман.
Но вчера я тоже тебя видел:
ты торчал всю ночь под моим окном.
И он ответил, что вчера
он пил дождь –
и выпил весь до капли. А потом
он с грустью посмотрел
в глаза больной собаки и спросил:
а хочешь, изопью твою печаль –
и ты никогда не будешь плакать?
И я ответил: нет, не хочу.
Что мне останется в ноябре,
если ты это выпьешь до дна?
Он улыбнулся и сказал:
ты прав, старик: ноябрь и февраль –
для слез, туманов и дождей.
Выпей со мной: мне не жалко.
РАВНОВЕСИЕ КРЫШ
равновесие крыш
держится на кошках
гуляющих по крышам
лунными ночами
и фундаменты здесь
ни при чем
НЕМОЕ КИНО
Посмотреть «Малыша» великого Чарли
где музыка и глаза
говорят сильнее слов
и уже никогда не очнуться
от этого наваждения
и остаться там навсегда
навеки –
с Малышом и печальным Бродягой
в мире немого кино
потому что он
куда безупречнее
всего кино говорящего
и реального мира в целом
который
есть лишь эпизод
одной большой киноленты
3 из 6812
из шести тысяч восьмисот двенадцати
есть только три
которым
не нужен ни словарь, ни переводчик:
язык природы
язык музыки
язык любви
ТЕАТР ТЕНЕЙ
*
закат обреченно
сложил свои крылья фламинго
на горизонте
*
половинка луны –
ломоть желтого сыра
для сытых правдой
но голодных духом
*
у звезд – глаза стрекозы:
они видят вокруг –
и дальше
*
полнолуние
тени летучих мышей
на глянце паркета
*
закат и рассвет
порой так похожи
конец и начало
короткой бечевки
*
в театре теней
погасли свечи
*
мои часы отстали
на одну весну
и половину лета
ТУР НА ПЛАНЕТУ СИНИХ МОРЕЙ
очередь за жизнью длится вечность
выиграть путевку
на планету синих морей
удача
тур длиною в одно воплощение
короткий сон
в один миг виртуальности
ONE-WAY TICKET
когда-нибудь
каждый из нас –
кто-то раньше,
а кто-то позже –
вместо
шенгенской визы
получит
вселенскую визу
с билетом
в один конец –
Домой – откуда,
к великому счастью,
обратной дороги
не будет
ОНА...
невесома неслышна прозрачна
танцует почти не дыша грациозно
дурманит ее аромат. она
поет – и только ветер слышит
и вторит ей дуэтом в унисон
погоде, и нежно
треплет ей влажные кудри –
призрачной птице дождя
НОЧНОЙ ЛИВЕНЬ
Ты помнишь, как мы, сгорая от зноя,
призвали спасительный ливень?
Как мы, нагие, бежали по лужам
и пили его живительную силу?
Как ты хотела лишь одного –
и я овладел тобой с такой
жаждой,
с какой пил этот ливень?
Как молнии вонзались в земную твердь,
а я проникал в твое лоно неистово?
Как мы уходили вместе с дождем –
туда, где тучи скрывают звезды?
Как, слушая чистую капель в ночи,
озябшие и утомленные,
мы согревали друг друга теплом
нашей любви –
одни во всей вселенной?
Как мы улетали всё дальше и дальше,
забывшись в прозрачных снах
на зыбком утесе нашей мечты –
на самом краю мироздания?..
Ты так давно мне не снилась.
Молю тебя, приди ко мне
хотя бы сном...
в ливень.
ТОРНАДО
Налетел торнадо
и сорвал мне крышу.
Но без крыши над головой
я обрел свободу.
А без крыши на голове
я могу тебя просто любить
не страшась ничего и не парясь
ЧТО мне скажут другие.
Не улетай, любовь!
Останься моим торнадо!
ХРАНИТЕЛИ
в сердце июль
на душе – май
хранители лета
в дюнах зимы
мы
БРАТЬЯ ПО ОРУЖИЮ
Ковыль-трава
И ветер-пилигрим
В степи широкой.
Здесь только я и ты,
Ученики войны.
Полынь-трава
И крик печальный
Журавлиной стаи.
Мы были здесь когда-то
И цветами стали...
СИРТАКИ
когда-нибудь
настанет день когда
последний Каин
утолив свою зависть
убьет последнего Авеля
и тогда
все цветы и деревья
забудут про корни
и вздохнув облегченно
станцуют сиртаки
УХОДЯЩИЕ ТЕНИ
Вот уже лет сто как никто ей не дарит цветов.
И она покупает их сама
у старого еврея-флориста
в древнем магазинчике на перекрестке семи ветров.
Она любит фиалки – ночные фиалки:
запах седой маттиолы возвращает ей юность.
Но фиалки давно канули в лете
вместе с радугами из цветочных дождей.
Она тихо придет в свой окраинный дом
и поставит в хрусталь семь шаров
снежно-белых хризантем,
оросив их слезами одиночества, чтобы дольше жили.
Присев на веранде с чашкой чаю и томиком Бальмонта
в свое любимое кресло из плетеной лозы,
она укутается в прохладный вечер
и задымит своей длинной сигарой,
выдыхая пар из прокуренных легких в остывающий эфир.
Немигающим взглядом она будет жадно пить
пурпурную алость неизбежного заката,
рисуя на его холсте плывущие облака Дебюсси,
и вместе с Поэтом*
будет ловить уходящие тени потускневшего дня,
поднимаясь все выше и выше
по ветхим ступеням безмолвия,
что будут дрожать невесомо
под ногами преждевременно овдовевшей Осени.
* Константин Бальмонт (1867 – 1942)
ЖЕНЩИНА КОТОРУЮ ЛЮБЛЮ
Женщина которую люблю
Высока далека непостижима
В недостижимости своей
На себя непохожа
Когда любит меня нежно-страстно
Забываясь себя не помня
И каждый раз влюбляясь в нее снова
Я понимаю что она мне
Просто снится
ОСТРАЯ ГРАНЬ
сабли в ножнах, мечи, ятаганы
копья – утомлены
стрелы достигли цели
удалилось острое восвояси
забылось железо до срока
вдоволь насытившись кровью
гнев сменяет усталость
опустошенность
в потускневших глазах самурая
он взгляда не сводит с катаны
в своих дрожащих руках
он видит шествие крохотных гномов
по острому лезвию бритвы
они не боятся порезать ноги
для них это – грань
по которой идут миротворцы
МИРАЖ
Она движется плавно
семенем
одуванчика в легком воздушном потоке
резко порывисто
серым
грифелем по рисовой бумаге
она тает
как воск на горячей свече
как снежинка на теплой ладони
как нежное облако в слезной лазури
она просто сгорает в движении
исчезая из мира иллюзий
языком рыжего пламени
отрываясь от корня
от первоосновы
отделяясь от стаи летит высоко-высоко –
и ее уже нет испарилась
как эфир из открытых парфюмов
исчезла
как мираж в жаркий полдень июля
юной гейшей из призрачных снов
ЛЮБОВЬ К ОКРУГЛЫМ ФОРМАМ
смачный хруст плода запрета
сочная мякоть арбуза
тугие ягодицы под складками нежного шелка
лоно женщины – кокон жизни
глаза кормящей матери
материнская грудь луны
черный широкий зрачок:
в нем страх и любовь и желание
продления жизни
себя в ней
в любви в другом в ребенке в новом
и старого солнца – сверхновой звезды
смерть и рождение
на горизонте океана причин
пушистый кометы хвост
и звездный бильярд
малыш собирает бисер
OBLIVION
Покрывается семя плотью
И расцветает тело
И уста улыбаются солнцу
И глаза наследуют небо
И тело торгует плотью
И наслаждается тело
И забывает о небе
И тихо плачет душа
ОДИНОКАЯ РЫБА
а где-то сейчас
одинокая рыба
тонет
она
разучилась плавать
она
потеряла веру
ей не хватает
воздуха
она просто устала
ждать
30 000
тридцать тысяч
рассветов
и тридцать тысяч
закатов:
так много
чтобы научиться жить
так мало
чтобы научиться умирать
ГИБЕРНАЦИЯ
Мне очень не нравится
заливное из осенних листьев
под хрустящей корочкой
прозрачного льда.
Я терпеть не могу
сопливый ноябрь
переносчик вируса
сезонной депрессии.
Но холодный мистраль
разбивает стекла моей души
и поселяется в ней заражая меня
синдромом безысходности.
Листопаду вослед
поочередно спешат
незваные родственники
с древнеримскими именами
и неизменным девизом
«голод не тетка
а холод не дядька».
И тогда я вишу в липком вакууме
задыхаясь от кислородного долга
и думая о том
что лучше уж быть
замороженным в жидком азоте.
Вишу себе и вишу
завидуя белой завистью
синдрому гибернации
американского козодоя
чилийского опоссума
и ёжика обыкновенного.
Вот умнички!
Спят себе тихонечко в анабиозе
и переваривают лето
переживая маленькую смерть
почти в полгода
и разговаривая во сне
то с апрелем то с августом.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
В этих переулках заблудилось лето.
И вешние грезы тихо падают на тротуар
желто-красной памятью.
В этих переулках гуляет ветер, играя
белыми листами простыней из медсанбата,
на которых что-то написано рыжими пятнами.
В этих переулках живут старые дворы,
а во дворах живут дома,
а в домах живут люди.
Там по-прежнему испуганной птицей
вылетает из окон детский плач,
печальный голос скрипки
и ругань старого моряка, который
все еще не вернулся с войны... Ветер
залетает без спроса в открытые форточки
и сдувает пыль с пожелтевших фотографий,
на которых застыло время.
Полистав вечно алые паруса,
забытые кем-то на кушетке мансарды,
он улетает прочь, оставляя на память
соленое дыхание уставшего моря и надежду
на сезон бархата, который
тихо ждет своей очереди в передней сентября.
А чего, собственно, ждать?
Весны, за которой придет зима?
Или осени, после которой вернется лето?
Так бывает, если листать книгу жизни с конца
или возвращаться в родной город спустя полвека.