... И у меня достанет силы
Своей рукой перечеркнуть нелепость
Пошлейшей жизненной муры, и падаль
Умерших песен начисто отбросить...
Я не знавал покорного итога,
Не бил поклоны идолам желанным
И не замаливал небрежные поступки.
Они ж меня нещадно распинали
В убранстве диком собственной квартиры.
Ржавели гвозди, раздирая тело;
Редели сны и комкали постель,
Посмеиваясь над моим ненастьем!
Когда же наваждения гурьбой
Заполоняли ближние пределы,
Когда дыханье в тягость становилось,
Как грубая ненужная привычка,
Когда за кухонным стеклом оконным
Пылился двор складскими фонарями,
И тополиной жаждою бессмертья
Переполнялась неба синь густая —
Бессонница плыла столпотвореньем
Крикливой стаи перелётных песен,
Обманутых, и рвавшихся на север,
Барахтавшихся в воздухе морозном,
Расклёвывая ледененье крыльев.
Я понимал: они обречены,
Своей ли глупостью птенцовой,
Изменой ветра... Прихотью историй
Наш век богат. И незачем искать
Концы, не хватит слёз на всё,
И в небе журавля рукой не остановишь.
Заутро, мозговую кутерьму
Припоминая, плёлся в парк старинный
К сильвийским перехоженным дорожкам.
Кругом застыли бронзовые волны,
Клонили ели иглы неживые,
Подсказывая главы испытаний,
И сребролукий мститель Мусагет
Таил своё решение до срока.
Тогда я встретил Вас. Почти случайно,
Хотя затем и понял, что иначе,
Иначе быть и не могло... Судьба.
И я узнал в насмешливых речах,
В сочувствии, свалившемся нежданно,
Предназначенье своего пути.
Клубился вечер прихотью бесцельной,
Ютился свет по комнате постылой,
Я различал за смутным очертаньем
Круговорот гармонии подлунной
И видел свой конец. Добро и Зло
Открыли вековечные засовы,
И я узнал бессилье человека,
И возлюбил создателя того,
Что для страданий предоставил душу —
Вместилище живительного роста.
Но свет застили крылья обречённых...
А Сильвия сменилась диким полем.
Я выходил на берега протоки,
Чего-то ждал, пытаясь вспоминать,
Но лишь одна картина возвращалась:
Как тает лёд, заверченный в ручье.
И не кончалось испытанье силы.