Тарелочки в горошек… Помнишь, мы покупали их вместе? Полтора часа спорили по поводу цвета горошинок, не могли выбрать между голубым и зеленым. А продавщица грозно сверлила нас взглядом и, кажется, приняла нас за сумасшедших. Ты настаивал на зеленых, а мне глянулись голубые, и мы ругались, на чем свет стоит, чуть не поколотили друг друга этими самыми тарелками. Купили, конечно же, голубые, и полдороги до дома топали молча, я нежно прижимала к себе шесть фарфоровых блинчиков в ярко голубой горошек, их ведь было шесть, ты помнишь? А ты шел и не смотрел в мою сторону, а потом вдруг рассмеялся в голос: «Алька, что это было? Мне ведь вообще до лампочки хоть зеленые, хоть голубые, хоть серобуромалиновые». Потом, дома я любовно расставляла свое новое приобретение на «почетное место», а ты надо мной смеялся: «Надолго ли?!»
Первая и правда продержалась не долго, месяца два-три, я тогда пришла из института страшно злая, мне абсолютно незаслуженно пару влепили, да еще и с подружкой поругалась, ты открыл мне дверь, бегло смерил меня взглядом и заявил: «Я пошел стелить газетку». Да, это ты научил меня колотить тарелки, когда внутри все кипит, ты бережно расстилал газетку, а я колошматила продукты фарфоровой индустрии об угол чугунной батареи… Легче и правда становилось. Вот и тогда, пока я переобувалась в коридоре, ты постелил газету и даже приготовил какое-то круглое чудовище в жуткий цветочек, размером сильно смахивающее на поднос. Я размахнулась, но вдруг остановилась: «Нет, тут так просто не отделаешься, тащи горошки». В тот день погиб в неравной схватке с чугунной батареей первый «горошек». Ты заметал разлетевшиеся по кухни осколки и улыбался: «Полегчало?»
Прошло около года, помню, мы сильно ругались. Вообще мы скандалили не часто, но если уж это случалось, то летели клочки по закоулочкам и дрожали оконные стекла. Помню, как, не прекращая мне что-то выговаривать, ты снова расстелил газетку, но тогда я уже сама достала «горошек» и с сердцем долбанула им по батарее. Ты снова заметал осколки, и беззлобно заметил: «Ну все, пошел в расход горошек».
Третья тарелочка в горошек разбилась случайно, я мыла посуду, и этот подлый «горошек» как-то выпрыгнул из рук и звонко разлетелся по полу. «На счастье» - тут же заметил ты, а я почему-то расстроилась, чуть ли не до слез. Ты обнимал меня и смеялся: «Ну чего ты, глупенькая? Ну хочешь, я куплю тебе еще сто тысяч горошков, разных-разных?»
Еще два «горошка» я разбила, когда тебя не стало… Я тогда вообще много, что побила. Безжалостно хватала, все, что попадалось под руки: чашки-блюдца-тарелки, и кровожадно колотила их о стены и углы…только легче почему-то не становилось. Может быть секрет был вовсе не в посуде, я в заботливо расстеленной тобой газетке? Не знаю, эту тайну ты унес вместе с собой. Когда-нибудь, в другой жизни, а я верю, мы и там обязательно встретимся, и я непременно узнаю у тебя этот секрет. Даже странно, что тогда уцелел последний «горошек», наверное, просто был чем-то занят.
Тебя нет, а эта, последняя из шести, тарелка так и стоит в посудном шкафу, сверлит меня своими антрацитовыми горошками. Я больше не бью посуду. Без тебя это стало совсем неинтересным и даже каким-то глупым занятием…
Я собственно все это к чему? Смотрю я сейчас на эту последнюю из могикан в голубой горошек, и думаю: «Блин, а ведь ты был прав, надо было брать зелененькие!»