Когда забивают двери,
когда не пускают
на выход,
Когда исчезает время,
когда полуночные
сети
Поймали в капканы забвенья
и тянут на дно
опуститься,
Когда слишком поздно быть первым,
когда умирают боги
В седых лабиринтах подземий
больничных пустых
коридоров
Забитые чёрные двери
смеются завистливым
лаем.
И если остаться в них на ночь,
то, может, никто и не
вспомнит,
Что кто-то хотел удержаться
за жизни могильные
плиты.
Лишь вены стучат в подвисочье,
как словно китайские
гонги.
"Ты знаешь, родная," - мне скажут,
- "Ты слишком устала быть
первой".
А после - больничные стены,
и люди, свидетели
боли,
Прирежут остатки желанья
остаться собою
хоть внешне.
Потрескалась плёнка эмали
последней из памяти
сотен.
Тут - сумрак и изморозь крови,
тут нету ни чёрных,
ни белых.
Здесь только отжившее ночью
глазищ немигающих
скерцо.
И два ожерелья изящных -
с шипами наружу и
внутрь.
Я выберу. Тусклая полночь
развесит ловушки
на пальцах.
Одна будет занята скоро
тоскливой душой
поэтессы.
Ничто не случится внезапно -
давно все зазубрены
роли.
А сцена - пустые подмостки -
не нам ставить хлипкие
пьесы.