Апрель.
Да как же нас сумели охмурить
Авантюризм и чьи-то интересы,
Что ни Толстой не смог остановить,
Ни Достоевский, написавший «Бесы»?
И так ли близок нашим душам бунт,
Что мы, признавши этот бред любовью,
Бежим, как стадо, или, там, табун
Скорей туда, где только пахнет кровью?
Пускай простится мне банальность рифм:
Удобнее мне так стенать и охать,
И поражаться – Да ведь он воздвиг
На пьедестал любви, простую похоть!
Что делать, не пристало рифмовать
Любовь с печалью и душевной болью,
Зато удобно с кровью сочетать.
И похоть принято считать любовью.
И восхвалять с подмостков и трибун,
Блистая добродушием при этом,
Жестокий, дикий и кровавый бунт.
И быть певцом, художником, поэтом.
Давайте же, покаясь о былом,
Не лазить на броневики и танки.
Апрель ушедший назовем мы злом,
И предадим земле его останки.
Май.
Бывает разная весна.
Понятно, что она красна,
Но иногда она красна
От нашей крови.
Прекрасная на первый взгляд,
Но что за страсти в ней кипят,
Как они душу бередят
И беспокоят.
Вокзал, толпа и мелкий дождь,
Одета истиною ложь,
С броневика взывает вождь,
Что завтра поздно.
И вот открыт большой кабак,
Где миллионы пьяных драк,
Как стая бешеных собак,
Рычащих грозно.
А чтобы ближнего любить,
Зовут ограбить и убить,
Его одежды поделить,
Сменять на водку.
А если ты привык пахать,
Так нужно у тебя отнять,
Чтобы бездельникам раздать,
Дерущим глотку.
Социализм, капитализм –
Все тот же самый бандитизм.
Пойди, пойми, где верх, где низ,
Такой весною.
Но хуже, если разберешь,
Тут могут вставить в спину нож.
Пусть лучше истиною ложь,
Чем Колымою.
Да если б только Колыма –
Людского горя просто тьма!
Не от большого же ума
Все это будет.
Эх, лучше бы уйти совсем
От актуальнейших проблем,
От социальнейших систем,
И жить, как люди.
Июнь.
Взвод – это много?
Взвод - это мало?
Лето, дорога,
Пыль и усталость.
Взвод – это мало,
Но после боя
Вдруг оказалось –
Взвод – это двое.
Дальше устало
Пыльной дорогой.
Стало их мало.
Было их много.
Июль.
Не по технологии
Закалялась сталь:
Все из зоологии –
Далеко не даль.
Что-то слишком узкие
Рамки для души.
Так ли люди русские
И не хороши?
Чтоб таким, как велено
Выдался июль,
В октябре немеряно
Выпущено пуль.
Скачет зайкой сереньким
В жиденьких кустах,
В октябре отмерянный
Неизбывный страх.
Не гроза, а дождичек.
Под седлом талант.
Хиленький художничек.
В рамках музыкант.
Все про все указано –
Больше не моги.
Если громко сказано,
Значит, есть враги.
Чем-то красным залито,
Все разбито вдрызг.
Пули отлетали-то,
Да остался визг.
Сеет дождик гадостный
Отлетавших пуль.
Вот такой безрадостный
Выдался июль.
Август.
В мареве августа спит деревенька,
Речка, луга и мосток.
Водочки тяпнули все помаленьку,
Воблы, да пива глоток.
Тут и не голодно, здесь и не сыто –
Действует принцип простой –
Было б корыто, а что там налито…
Это зовется «застой».
Тихо и славно, и лозунг есть главный –
Партия нянчит народ.
Идеология буквой заглавной;
Все остальное придет.
Травка желтеет и трактор ржавеет,
Булькает браги бидон.
Только указ против пьянства созреет –
Будет уже самогон.
Стелется марево, варится варево –
И никаких перемен
То, что насильно народу подарено –
Все это редька и хрен.
И на картинке висят паутинки
И шевелятся чуть-чуть.
После прополочной, после уборочной
Надо народу вздремнуть.
Сентябрь.
И был сентябрь. Плоды родились хило.
Нельзя считать, что это был успех.
Но кое-что в кармане все же было.
И было одинаковым для всех.
Пора людей, хоть бедных, но не нищих,
И в ноябре зовет меня назад:
А для чего огромные деньжищи,
Когда от них жестокость и разврат.
Но был сентябрь, и скучно, как в болоте,
И урожай – ни сердцу, ни уму;
Где каждый посвящал себя работе
Занудной и не нужной никому.
Где подрезались выросшие крылья,
Чадил удушливый партийный смог,
Где каждый ощущал свое бессилье
И только коллективно что-то мог.
Но не гуляло яростное скотство,
Не пер нахрапом наглый эгоизм.
Приличие – пускай, не благородство,
Но все же далеко не бандитизм.
Так может прежде, чем плевать в былое,
И походя его порочить зря,
Давай взглянем на новое, иное
И на плоды другого сентября.
Октябрь.
Бросает, догорая, блики
Его заря.
Страшны дела, дела велики
У октября.
Не в историческом тумане,
А век назад.
Не забывай под звон в кармане,
Что беден брат.
В свой сундучок пихая тыщи,
Ты в ноябре,
Не забывай, что брат твой нищий
В твоем дворе.
Того, кто так в тебе нуждался,
Согрей теплом,
Чтобы ноябрь оказался
Не октябрем.
Ноябрь.
…пунцовая задница твари
Вместо солнца встает над страной.
А. Соболев. «Год обезьяны».
Угасли блики октября.
Полузакат, полузаря.
Такая суть у ноября –
Двуликий Янус.
Не осень он и не зима.
Полунабиты закрома.
На ангела похожа тьма
И обезьяну.
Смесь ангелов и обезьян –
Полудворян, полукрестьян;
И тот, кто был побольше пьян,
Тот просто помер.
А если меньше – правит тот.
Но как он без души живет?
А где же душу он возьмет,
В таком-то доме?
Жить в замке должен людоед –
Наворовали и привет.
А у кого-то корки нет,
Зато есть совесть.
Какой невиданный фантаст
Еще такую вот создаст,
И нам, растерянным подаст,
Дурную повесть?
Полузакат, полурассвет.
Заокеанский этикет.
Все есть, вот только денег нет.
Но, не невежда.
Еще декабрь, январь, февраль,
Но манит мартовская даль;
И октября уже не жаль,
И есть надежда.
Декабрь.
Надеты грязи в декабре
Вериги.
И черным знаком во дворе
Жгут книги.
Седою ведьмой на столбе
Позорном.
Пиковой дамою в судьбе.
Все в черном.
Разбогатеть, а мудрецом –
Не мило.
И не хотеть, чтобы лицом,
А рылом.
Пылают книги во дворе
За баком.
Есть где погреться в декабре
Собакам.
Январь.
Красного заката
Мрачно полотно.
Снова, как когда-то,
Холод и темно.
Снова между строчек
Алчности росток.
Камер одиночек
Видно выпал срок.
Никому не верить,
Если не дурак.
Глухо запер двери,
Выпустил собак.
Нечего тут шляться,
Грязи наносить.
Некуда податься.
Некого просить.
Голодно, постыло,
Воротник облез….
Надо же ей было
Строить ДнепроГЭС.
Черной вышла карта,
Бесполезен стон.
Далеко до марта.
Если будет он.
Февраль.
Февраль. Достать чернил и плакать.
Б.Пастернак.
Не тонкие и выспренные враки
Нужны. Не Мандельштамы-Пастернаки.
Ведь так у нас поэзия умрет!
И не того душа народа ждет.
Теперь нужна не вялая красивость,
А громкая простая справедливость.
И бьется в злой истерике эстет:
Вы не поэт! – Пускай и не поэт.
Не заслужу бессмысленных регалий;
Зато гляжу, и близок от реалий,
Не впихивая головы в песок.
И буду, думаю, не одинок,
Когда придет – а это ведь случится –
К стране моей возможность возродиться.
Пускай за окнами февраль, и слякоть,
Я не желаю грызть сухарь и плакать –
Не для того я достаю чернил.
Я буду биться из последних сил,
Чтобы американскую «свободу»
Не прививали моему народу.
И в том себя считаю твердо правым.
Не лью демократической отравы
В родные среднерусские умы,
Не зарекаясь от сумы-тюрьмы.
И сколько есть, хочу делиться светом.
А там поэтом, или не поэтом….
Поэтом можно, говорят, не быть,
Но и чернила зря не стоит лить.
Март.
Задумчиво обернемся –
Везло, или не везло?
Наверное, зря беремся
Судить, где добро, где зло.
Веленье ведет какое
Под яростный блеск звезды?
Желая себе покоя,
Находим себе беды.
Ведь все же разумны люди,
И истина-то проста,
Похоже, кого-то любим
И веруем во Христа.
Как-будто, совсем не звери,
И сердце-то есть у нас,
И все мы, конечно, верим,
Что это в последний раз….
Надежда, туман, тревога.
Маршрутами звездных карт
Идет по Руси дорога.
Идет по дороге март.