Она ходила в тёмно-синей шляпке
С вуалью, прикрывающей глаза.
Я рядом жался робко, зябко,
Шагая в хромовых блестящих сапогах.
Был неуклюж но, помню, тщился
Собою важное изображать.
С чутьём на красоту я не родился,
И воспитаньем не дано мне знать
Гармонии секретов, воплощенной
В реальной женщине, живущей на земле,
Такой естественной, простой и скромной! –
Но не было дано увидеть это мне.
И по достоинству не мог я оценить
Ни мягкость взгляда серых глаз,
Ни профиль строгий, после Нефертити
Лишь в ней одной, должно быть, только раз
Природой мудрой скупо повторенный;
Ни тихий лёгкий водопад
Волос, ночной зарницей озарённый;
Ни плеч волнующий покат.
А годы шли, сурово жизнь штормила.
Меня кидало по волнам житейской суеты.
Я, вжившись в образ бесконечно милый,
Совсем утратил чувство красоты.
И потерял её. А потерявши,
Я понял вдруг,
Какой же был индюк!
Казнись же, наконец, познавши,
Что ты, несчастный, потерял!
Какую женщину не понимал!
Тебе б её каприз, наивный, редкий,
С улыбкою воспринимать
И прихоть женскую, осёл ты этакий,
Почесть за счастье исполнять!
Тебе бы на неё всю жизнь молиться,
Благоговеть и целовать следы
От лёгких ног её! Тебе б гордиться
Что дышишь воздухом одним!
Куды!
Ты знал лишь ваксить голенища
Своих любимых хромовых сапог,
И в зарослях мыслишек мелких рыща,
Ты разглядеть своей судьбы не смог.
Теперь же у разбитого корыта
Сиди и плачь. Что с недотёпы взять!
Назад тропа необратимостью закрыта,
И сызнова уж ничего нельзя начать.