Брызгами огненных соплей
Сморкались троллейбусы.
Вороны писали глазурным пометом
Любовные гимны на бюсте Пушкина,
И все должно было кончиться яйцом.
Я заходил в ювелирную лавку
И требовал показать драгоценные перстни
С рубинами, похожими на залитые кровью
Лица мальчиков, гибнущих на войне.
А сам я себе показался счастливой приметой,
Какой-нибудь ниткой, пришитой к бикини
Уродливой девочки, мучимой диким эго
Немолодой уже матери-одиночки.
Было четыре часа летаргии.
Пили цыганки на кладбище одеколон.
Падали звезды в гудящую потную очередь
За сборником сказок Андерсена.
Осень, глубокая, как Марианская впадина,
И неопрятный старик с малиновой шишкою на затылке.
Кто подарил ему четверть домашнего торта,
Этому старику?
Чья-то невеста проснулась вопить в колыбели,
Нынешним вечером пить я не стану вина –
Слишком боюсь умереть, а чудес не бывает.