"...Я опух, каждая клетка моей ткани содержит воды больше, чем нужно. Распухли все, следовательно, внутренние органы. Мне лень передвинуться, лень встать со стула, пройти. Но это все от избытка воды, недостатка еды. Все жидкое, жидкое, жидкое... Неужели это так и будет? Смерть, смерть прямо в глаза. И деться от нее некуда. В больницу идти - я весь обовшивел... что мне делать, о господи? Я ведь умру, умру, а так хочется жить, уехать, жить, жить!.."
Из дневника Юры Рябинкина, 1942 г.
Глаза как блюдца. Выползаю
Из груды собственных костей.
Фанера в окнах. Разгрызаю
Обман газетных новостей.
Листок - за ворот. Грею душу
В снегу больного февраля...
Темно и дико ветры слушать.
В окне - буран. Метель. Заря.
Затих рассвет в могильной лени,
Сирена воет в сонной мгле...
Сидит старуха на коленях
В предсмертном тающем тепле.
Фигуру вьюга засыпает
Иголок градом из стекла...
Дрожит старуха, застывает,
А может, вовсе умерла.
Салазки с телом неподвижным:
Ребёнок тощий, как скелет...
И мать, подрубленная вишня,
Летит в глубокий санок след.
Атака. Немцы. Визг. Тревога.
Грозит буран стальным огнём.
И, словно спицы, гнутся ноги,
В мозгу колотит метроном.
Шатаюсь. Падаю. Шарманка
Снарядов долбит и рычит...
Водянка. Чёртова водянка!
Москва не видит... и молчит.
Опухший шар на тонких палках,
Жую замёрзший ком земли,
Солёный... Пить! Но силы жалко
До бочки лопнувшей ползти.
Сырого мяса мёртвый запах,
И запах сладкий. Что гниёт?
А я - пузырь на птичьих лапах...
Мороз в виски кувалдой бьёт.
Бездонны ямы под бровями,
Кровавой коркой крыта боль;
Ползу в углы за муравьями,
Жую крупинку жадно. Соль.
Сестра Нинель и баба Валя -
Напротив падаю. Ложусь.
Но светлой ласки и печали
От тел холодных не дождусь.
Глядят безумно из прихожей,
Забыв к печи доковылять...
И я проснусь на них похожим,
И буду так же умирать...
И спрячет вихрь мои останки,
Укроет душу снежный дождь.
Водянка, страшная водянка!
Не пожалеешь... не уйдёшь...