Как сидел бы Емеля себе на печи
Или Муромец сиднем в избушке,
Так сижу на завалинке, ем калачи,
Засыхая, как творог в ватрушке.
Не растоптаны лапти, не в дырах кафтан,
Ходит в девках краса записная,
Да залезла кикимора в старый чулан
И играет ключами от рая.
Деревенский загар - волдыристый ожог,
Коль причешешься стеблем крапивы.
И во поле стоит расписной теремок,
Схожий с местом отхожим на диво.
Тараканам - раздолье, мышам - райский сад,
И увидишь, идя на задворки:
Бригадир Иванов - местный Понтий Пилат -
Добивает стакан на пригорке...
За столетия Русь закоптила свой лик,
И завесив свой взгляд паутиной,
Из угла наблюдает суровый старик,
Как всё валится в нежить-рутину.
Подвывает отбитая плоть бытия,
И России бездомное тело
Оседает безвольно на мушку ружья,
Заполняя реестр отстрела.
Прошивается небо пунктирами птах,
И взлетают кресты с колоколен,
Но порывами ветра невидимый взмах
Вороньё посылает в погоню.
В грязной ступе не совесть ли наша летит,
Чтобы слушать Емелины бредни?
Призрак-колокол гулко во поле гудит
И зовёт отголоском последним...
Течь бы так из столетья в столетье рекой
И неспешно молоть ахинею,
Слушать, как душегуб-басурманин косой
В перелеске свистит, соловея,
Напряженно глядеть в неказистый простор
И кричать пацанам на дороге,
Чтоб взлетели, как куры, на старый забор -
Посмотреть - не видать ли подмоги?
Всё шагать, не поранив цветка на меже
И доверчивость русского люда,
Что оставил местечко надежде в душе
И сидит в ожидании чуда.