Девочка моя, что с тобой?
Что с тобой происходит?
Дым и кухня семи минут до рассвета, и я пишу тебе утреннюю записку – я так люблю тебя, милая… Но что же с тобой?..
Ты спишь и улыбаешься иногда – чему? Что тебе снится, девочка-каравелла?
Или: от чего ты хмуришься и стонешь, когда – гляди! – рассвет за окнами встает?
Если бы я мог…
Если бы я мог обнять тебя со всей неистовой и ярой своей нежностью, уберечь, спрятать тебя – от тебя, от смешной и страшной твоей прямолинейности, от привычки к любопытному блужданию по снастям в шторм, от твоих гранат, которых всегда, как минимум две, и поэтому: «а, ерунда, у меня еще одна есть!»; от лихой твоей бестолковости и непроходимой, безграничной, круглой – как Земля! как Солнце! – великой вселенской дурости…
Что же ты делаешь, милая?..
/разозлиться, плюнуть к едрене, бросить: «Шагай! Счастливо!» - и полегчает, точно знаю – полегчает; можно долго потом питаться злобой и раскачивать в себе бурю, и, черт тебя дери – я так и сделаю, баста!/
А что потом?..
Что мне хранить и что мне нести?
Куда?
Как там… ну да.
«Три года во флоте, и все время, с побудки до отбоя стучит одно: «Хочу домой, хочу домой....». А потом /наконец!/, дома, просыпаешься утром, три года мечтал отоспаться - нет, как по будильнику: подскочил в 6.00, в голове мысль "Хочу домой!". И тут же – «Тьфу, а где я?» А потом еще мысль: «А где дом?..»
И совсем невеселая мысль: «А дома-то нету...»
Хороший человек, Гришковец, дай Бог ему здоровья…
Милая, я хочу домой.
Милая, у меня пока есть дом.
Что я могу еще?
Спи. Пока ты спишь – я могу верить, что все в порядке и смерти на свете нет.
Да, девочка моя, да.
Нет, любимая, нет.
«С Добрым Утром, Любимая!
Мне больше нечего сказать, кроме того, что: у меня больше, чем ты, ничего нет.
Так что:
С Добрым Утром, Любимая!
Я здесь!!!»
суббота, 30 мая 2009 г.