Пращур
Поэма
Есть сила благодатная
В созвучье слов живых
М. Ю. Лермонтов
Не в первый, не в последний раз
Пускались ливни в перепляс.
Зимой я ехал на Кавказ.
Экспресс качал добро и злость.
Стихи ложились вкривь и вкось.
В купе вошел нежданный гость,
За ним внесли три рюкзака
Два в черной форме казака.
- Знакомься – это племяши,
Оставь, покамест не пиши,
Сегодня ночь освобожденья
От подлого переселенья.
Казацкий путь – глубокий след
В истории побед и бед.
- Харчи на столик, сплин долой!
Еду перекрестил старшой.
Снедь вперемешку и навалом:
Лаваш, пирог, аджика, сыр,
Чихирь, чеснок с копчёным салом
И лавровишневый зефир
Душистость Юга издавали.
Зачем? Наверно неспроста
Сырой картофель на кинжале,-
Смотрел я старику в уста…
- За Пращура, - он произнёс,-
Отведаем «Вина без слёз».
Рассказ он начал с предисловья:
Родился пращур в Подмосковье
И нарекли младенца Глебом,
Чтоб жить в согласии с графом - дедом.
Глеб знал четыре языка,
С отличьем выпускник кадетский,
Чтил долг и кодекс офицерский,
Но как-то из-за казака
Избил штабного вора зверски
И был разжалован под Шипкой.
Он уходил с войны турецкой
Бесправный с дерзкою улыбкой
И бледный, будто из мертвецкой.
Георгиевский крест крестил,
Пешком он возвращался в тыл,
Вошёл, как раненый орёл.
Скажу вам по большому счёту
Глеб Родину-Кубань обрёл,
Друзей и службу, и работу.
Прижился, ожил и зажил,-
Черкески шил, тачал сапожки
И был по-юношески мил,
Когда пиликал на гармошке…
Год минул. В праздник при зарнице
За ум и резвую езду,
За уважение к труду
Круг огласил своим в станице.
Любовь – давление страстей!
Любовь – жизнь будущих семей!
Глеб присмотрел себе казачку,
Женился и возлюблен был.
Отстроил дом, оставил скачки,
Детей по словарю учил,
Вводил в курс…жизненных наук,
Когда до войска провожал.
Въезжал он рысью на вокзал
И холостыми вверх стрелял.
Весной, не покладая рук,
Упорно налегал на плуг,
Отказывался от услуг
И взрослым детям не был в тягость.
Змеюкой подвернулась старость,
Но Пращур продолжал поститься
И чередой велись дела.
Не вдруг окуталась станица
Враньём советского села.
Понадобилось красной смуте
Война – гражданская по сути.
Война – поборница идей!
Война – охота на людей!
Пронзила храбрых молодцов,
В тюрьму бросала удальцов,
Пила вампиршей кровь чужих
Семей: бездетных и больших
И в обездоленных местах
Подстёгивала дикий страх.
Пропал сынок – белогвардеец,
Погодок пал от интервентов,
Погиб зятёк - красноармеец
В борьбе за власть экспериментов…
Дед шпалы дотемна тесал,
До крови набивал мозоли,
От гибели и от неволи
Он род Отечества спасал.
Трудился с ним один внучок –
Старательный здоровячок,
Работу сравнивал с игрой,
Игру – с классической борьбой.
Был ясным, но немилым свет,
Прошло почти двенадцать лет.
Им подсобляли добряки,
Их ободряли казаки.
Зато, в кожанках комиссары
Вписали разом в кулаки,
Чтоб казачьё вкусило кары.
И от разбойничьей тоски
Грустили даже остряки.
Единогласьем левых сил
Съезд пятый «Правде» изменил,
Чтоб поприбавилось могил
И Сталин родины лишил.
Хоть Родина, давно известно,
Там, где Господь дарует место!
ВЦИК выселял, как прокажённых,
Измученных и раздражённых,
Опасных, с ними неопасных
Селян с колхозом несогласных.
В «теплушке» - пир для лихорадки,
Играли вши с луною в прятки.
Кончался бранный передел.
И пращур на скамье скорбел,
Качал младенца, как умел,
С тоской скребущей душу пел:
Пусть где-то нивы выше,
Пусть где-то ветры тише,
Усвой одно, казаче,
Что нет земли богаче.
И нет земель красивей
У матушки России.
Она одна такая –
Кубань – земля родная!
Потеребив лучом пургу,
Локомотив влетел в тайгу.
Стучали стыки в колее,
И дергался вагон во мгле,
Фонарь качался на петле.
Огонь дрожал. Дрожали мамы.
Дым вылетал с теплом в дыру.
Декабрь морозил детвору.
Рок, добивая хворью драмы,
Выискивал гриппозным ямы.
Зря у затепленной свечи
Гадали женщины в ночи,
Что будет с ними? Хоть кричи,
Судьбой владели стукачи.
Судьба – игрунья и плутовка
Нередко – человеколомка.
Визжат реборды. Остановка.
Штыком открыли двери ловко
И в «Пульман» первою – винтовка.
Держа детишек на прицеле
Юнец в «дзержинсковой» шинели
Начальнически крыл пристрастно:
«Один из ваших верно? Точно!
Ходил с кинжалом этой ночью.
Ужель принесть вам кипятка?
С платформы сорвана доска,
Ещё перепугал дружка.
Вы, дикари, вам непонятно,
Кончай оружием играть,
Холодное оружье сдать!»
Насупились и стар, и мал.
Кинжала Пращур не отдал.
Шепнул, затаптывая страх,
Коль состраданья нет в глазах
И жалко дров в густых лесах,-
Такой режим постигнет крах.
Глеб хмурился, цедя сквозь зубы:
«Здесь мерзких доброта не судит.
Сейчас решительный момент,
Доверьте мне, родные люди,
Припрятать общий документ.
Как для скота – один на всех,
Поверить надо нам в успех».
И в оправданье – аргумент:
«Напишем новый, пусть читают
ОГПУ пересылает».
Металось пламя над стеклом,
Сбиралась копоть на одежде,
За сбитым наскоро столом,
Уменье подчинял надежде
В рубахе белой старый воин,
Как перед боем был спокоен.
О, Боже! Праведный, всесветный,
Крест, прижимая к горлу медный,
Дед грудью упирался в брус
И мыслил – наплевать на тряску.
Что ждёт их в случае фиаско,
Кто с ним согласен и не трус.
Луна – свидетельница лиха
Тень сатаны вела по книжке,
Да так, что охнули мальчишки.
Старик сказал: «Не дрейфьте слишком,
Сработаю надежно. Тихо»!
Всевышнего благодаря,
Старик достал из псалтыря
Лист ватмана, белее мела,
Перекрестя печаткой тело,
Каллиграфически и смело,
Своих переписал умело
В Постановленье исполкома:
В пути со станции Миасс
Всех перечисленных, как «класс»
Отправить в Грузию – приказ!
Везти до города Боржома!-
Закончил росписью и датой,
С нажимом и витиевато
Подумал, глядя на ораву,
Печать бы смастерить на славу.
Картошку нужно перебрать
И, выбрав плоскую, прижать,
Затем немножко подсушить
И просто вырезать печать.
Ужели просто? Ведь не просто,
Умельцем русским надо слыть
И в мастерах большого роста
Не год, а сорок – походить.
Для выживанья путь возможен
Рассиживаться недосуг
Ну помогай. мой старый друг,
Глеб выхватил кинжал из ножен.
Когда-то в злополучный час,
Ты многих православных спас,
Теперь, дареный, послужи
И разреши деянья лжи.
Поправив лезвие кинжала,
Глеб расклепал иголки жало.
В то обмороженное утро
Сдружились мастерство и мудрость.
Чтоб с горем – высылкой не вздорить,
А сделать правду так, как надо,
Достав пенсне из под оклада,
Он сел бесправье объегорить.
Глухой разъезд, зевнув спросонья
Держали бабки образа,
Слезились старые глаза
От газолинного зловонья.
Захватом пальцев, болью вен
Старик блестящим остриём
Вершил священный перелом,
Ругая время перемен.
Жевал чеснок и лук с махрой,
Дышал прерывисто и сипло,
Не разгибался, лишь бы вышло.
Корпел седой мастеровой,
Стесняясь, выдал мат блатной,
Молил беззвучно Божью мать,
Дыханием согрел печать,
У лампы бережно сушил
В тот час одной надеждой жил.
Затем баюкал старикан
В ладонях жёстких «талисман».
Печать легонечко легла
На шрифт у краешка стола,
На изготовленный мандат,
Чтоб к счастью вызволить ребят!
Тупик. Угрюмый край изгнанья.
Конвой, раскуривая трубки,
Хихикал, отпуская шутки
И гоготал для согреванья:
- Середнячки – бородачи!
Ужель сюда на калачи?
Вы из своей Тмутаракани
К нам на Урал, как после бани.
Ни валенок, ни полушубков
Мороз наш пострашней ублюдков.
Тринадцать суток, как в хлеву
Всё поменяли на жратву.
Варили для себя полову,
Но это так, солдаты, к слову.
За пересыльною избушкой
По рынде били колотушкой
И души рвал постылый звон
НКВД вошло в закон.
Перечитав не раз бумагу,
Сказал один из командиров:
-Отпустим мы ваш хутор с миром
Катитесь к солнечному благу.
Я никого здесь не тираню,
И, показав листок охране,
Мильтон, похожий на груздя,
Шепнул: мы их бы проучили,
Но подпись – Миха Джугашвили,-
Быть может, родственник вождя,-
Мандат, вязь чёткая, печать,
Отправь толпу существовать…
Въедалась в тело нищета,
Но сердце тешила мечта
О днях уборки среди лета,
Где в поле дождик и роса
Нужней Кремлёвского Туза
И планов Сталинского света
…Так Пращур вывез род на юг:
Внучат, детей, друзей, подруг.
Остались живы, жизнь добра!
Спасибо Пращуру – ура!!!
Кубань бессмертна, если есть:
Порядок, справедливость, честь,
Свобода совести, да хлеб
И казаки, как Пращур Глеб!