1.
Ты человек воистину без кожи,
И всей безкожестью
блаженно-уязвим,
За эту слабость многими любим..
Любой любым
едва лишь растревожит...
И пустота, прилегшая у ног,
Такая мирная и будто бы не злая,
Уже всерьез,
всерьез, а не играя,
Взведет курок.
Но в милом зверстве, в глупой канители -
Но в этой жути слабостей твоих
Все соловьи-
все разом-
прозвенели
И муки все-
все разом-
отболели
И вырос стих.
И вырос стих-
таким, что предположим,
Его, никак, ни в чем не упрекнуть.
Но он и есть –
потерянная кожа,
Но он и есть –
пустующая жуть.
Где был огонь и муки постоянства,
Где был апрель и прелая земля,
Теперь одно твое словесное убранство:
Твоя огромная глагольная змея.
Все выдавит, все враз переиначит
Своими ядами ужалив,
удушив,
И сунет жизнь-
как будто бы впридачу-
Как будто невонзающийся шип:
Такую жизнь, что кожи не хватило
Такой язык, что рифма не срослась..
Да, был огонь.
– Пришло и погасило
Да, был апрель.
– Забудется напасть
2.
Не оробев и дрожи не заметив,
Ни наготы, ни страхов не прикрыв,
Кто может жить?
Стареющие дети,
Вон те счастливые
и эти вот,
и эти...
- Ходячий миф.
Зачем тебе, охрипшему от крика,
Их детских душ нетронутое дно:
Скучнее,
чем поваренная книга
(красивая
поваренная
книга)
Счастиливей чем индийское кино?
Раз ты зимуешь, шествуя без кожи -
как тронутый блаженством херувим,
(беспутно мягок,
нежно уязвим)
Что может быть
бескожести дороже?