Онегинская строфа

            

               

Я часто с грустью вспоминаю
Над тралом полным крики чаек
И блеск тропических морей
И шум портов, и круг друзей…
Там, в этой жизни безмятежной
Я был удачлив и любим,
И с бескорыстием небрежным
Раздаривал себя другим.
Но юность не бывает вечной,
Фортуна тоже не жена…
Ей бескорыстия беспечность
Мила до времени. Она
Весьма валютная девица,
И спать с бродягой не ложится.


Ошибок сделал я немало
В свои неполных тридцать лет,
Но тщусь надеждою усталой
Счастливый вытянуть билет.
Поэтом мне не быть, я знаю,
Но, Вас увидев, забываю
Советы опытных отцов –
Литературных мудрецов,
(Которых слышал надзиданье :
Усвоив даже написанье
Коварных суффиксов –жи,-ши,
Все ж, коли можешь – не пиши!)
И на манер гладкопоэтов
Или студентки молодой
Плету недрогнувшей рукой
Венки восторженных сонетов,
Которых ( надо б знать «поэту»)
Мильоны унесло уж Летой.



Но что мне Леты плеск холодный ?
Ведь мне с издателем не жить…
Пишу с надеждою бесплодной
Твою улыбку заслужить.
Пишу, иной раз завываю,
Слова и буквы забывая,
Ругаюсь матом с хрипотцой,
Как волк, затравленный овцой.
«Не тот боец, что мог сражаться,
Но, принужденный отступить,
Не смог на новый бой подняться.
У нас в чести ему не быть.»
Так говорил мне друг мой Сибул,
Но я не внял ему – и выбыл.





Бежал с надеждою угрюмой
Забыть тот суетный мирок,
Где грязно, как в хантыйском чуме,
Где каждый за себя, как мог,
Локтями острыми старался,
Из грязи в князи выбивался,
Но где средь этой суеты,
Мне тягостной, осталась Ты.
И из далека неизбежно –
Таков удел всех беглецов –
Являлось мне твое лицо,
Надменный взгляд и жест небрежный…
И вот без мысли нет и дня,
Что «вреден север для меня».

                1979.