Я молчал, сколько смог.
Словно сломленный, смолк.
Жил — кружил, как флажками
обложенный волк.
Здесь — заклятый, двужильный,
затравленный,— жил,
весь зажат в жалюзи
из железа и лжи.
Никого не кляну,
покаяний не жду.
Неприкаянный,
окаянный
я пишу
это все
в девяностом году,
неопознанный нуль
безымянный.
НАПИШИ
Итак, напиши, что ты видел
и что будет после всего,
пока ветер смерти не вытер
следы бытия твоего.
Бывал я смутьяном, буяном,
слепцом своего естества,
но не был Иваном-болваном,
который не помнит родства,
а был из былины, из были,
из боли — чувствилищем дня.
И если кого-то избили —
оно все равно что меня.
Все ужасы камней и пыток
терплю еженощно во сне.
Во мне — завещанья убитых,
замученных души — во мне.
Не в завтра иду я, не к внукам,—
иду во вчера, к старикам,
к развалам, разрухам, разлукам,
к распадам — назад по векам,
к бурунам, буранам, бурьянам,
подальше от мира сего,
поближе к былинным Иванам,
которые помнят родство.
Ни ангелы Божьи, ни черти
в моих не бытуют делах.
Здесь строятся всюду мечети,
но мне не помог и Аллах.
Когда вы идете из храма
в свой благостный праведный час,
задумайтесь: в странах ислама
на что вы оставили нас?