Учёба
Если всё время учиться и учиться,
то когда же работать?
Если всё время работать и работать,
то когда же учиться?
На первых же занятиях нас сразу предупредили, чтобы мы забыли все, что учили в школе. Странное было заявление. Даже сейчас я не могу понять, зачем это нам говорили. Может, потому что сам стиль преподавания был совершенно другим, но мы всё равно опирались на те знания, которые получили в школе. С первого же курса начались спецпредметы, но их было мало: общая геология, петрография. Остальные – общеобразовательные.
Общую геологию нам преподавала педагог с большим стажем и опытом Мария Аркадьевна Капорович. Полноватая, низкого роста, но очень добрая женщина. В первый же день она сказала:
– Вы, наверное, все знаете Курскую магнитную аномалию? Мы ее будем проходить по данному предмету. Так вот, чтобы вы не забыли, как меня зовут, вспомните Курскую магнитную аномалию (КМА), а я Капорович Мария Аркадьевна – тоже КМА.
Вот и запомнили мы её на всю жизнь. В нашей же группе учился её сын Михаил. Буквально на втором или третьем уроке по общей геологии произошёл такой случай. Что-то задумался Михаил на её уроке. Сидит отвлечённо, а потом вдруг встаёт и подходит к матери.
– Мам, дай три рубля.
– Ты что, Миша?
Он как будто проснулся, посмотрел по сторонам, покраснел и сел на своё место.
Петрографию и кристаллографию преподавал нам Лев Петрович Гусев, тогда еще молодой, стройный, среднего роста, энергичный, с весёлыми, излучающими блеск глазами. Добрейшей души человек. Он отлично знал свой предмет и очень доходчиво объяснял. На уроках почти никогда не повышал голоса, никогда не делал замечаний. Он говорил примерно так: кто хочет получить знания, тот их получит, а кто не хочет – на экзаменах всё выявится. Рассказал нам о том, что когда учился в институте, у них были два педагога, один из которых никогда не ставил пятёрок, ссылаясь на то, что всего никто не знает. Другой же утверждал противоположенное: если студент не может ответить на данный вопрос, это не говорит о том, что он вообще ничего не знает в данной области, что-то же он всё равно знает. Поэтому он никогда не ставил двоек. Так и Лев Петрович старался двоек не ставить. На втором курсе он провёл эксперимент.
Пришли мы сдавать экзамены. Расселись по местам, приготовились. Вдруг он говорит:
– Кто согласен на тройку, можете положить зачётную книжку на стол и выйти. Тройка вам обеспечена.
Группа у нас была сильная, в дальнейшем при выпуске красные дипломы получили семь человек. На стол легли три или четыре зачётные книжки. Студенты вышли. Когда остались те, кто рассчитывал на 4 (я был в их числе) или 5, Лев Петрович повторил примерно те же слова:
– Кто рассчитывает на четвёрку, положите зачётки на стол и по одному выходите, но никому ничего не говорите. Если будут спрашивать, скажите, что гонял по всему материалу. А тех, кто уверен, что он знает на «отлично», прошу остаться. На вас я за всех отыграюсь.
Остались человек девять, среди них и те, которые при выпуске получили красные дипломы. И только на последних курсах мы узнали, что отличников он тоже не спрашивал. А сказал:
– Если вы уверенны, что знаете на «отлично», я вам верю.
Поставил всем «отлично» в зачётную книжку. И добавил:
– Это был эксперимент, и прошёл он удачно, как я и предполагал.
Больше за всю учёбу он таких экспериментов не ставил.
Классным руководителем у нас был Владимир Николаевич Прибатурин. Он вёл основные предметы: радиотехнику и аппаратуру. Ему было около сорока лет. Среднего роста и крепкого телосложения, очень энергичный интеллигентный человек почти с лысой головой. Он никогда не повышал голоса, и если случалось, что кто-то вел себя на уроке не должным образом, он просто говорил:
– Выйдите, пожалуйста, из аудитории. Вы мешаете нам работать.
Наступала полнейшая тишина. Студент, к которому он обращался, удалялся, а урок продолжался в полнейшей тишине. Уважали его все. Когда он разговаривал с кем-то или вёл урок, от него исходила какая-то необъяснимая энергия, а взгляд его чёрных небольших глаза прибавлял силы и уверенности. Предмет его знали хорошо. Особенно студенты-парни. Многие ходили в радиотехнический кружок, который он вёл.
Математику преподавал Николай Дмитриевич Рассанов. Высокий, постоянно угрюмый (не помню, чтобы он когда-то улыбался), с походкой, как у военного офицера. Он даже никогда не наклонял голову, поэтому студенты прозвали его Перпендикуляр. Математику знал превосходно и мог доходчиво объяснить. На другие темы, кроме математики, с ним никто из студентов, не разговаривал. Математика у нас была на первом курсе и в первом семестре второго курса, после чего мы с ним расстались.
Были ещё предметы: черчение, картография и гравиметрия, которые преподавал Самуил Наумович Вульсон – удивительнейшей человек. Он был такого же роста, как и Рассанов, но очень подвижный. Любил юмор и мог говорить на любые темы. Урок он вёл так, чтобы все были в напряжении, чтобы все работали. Когда он замолкал во время урока, было слышно, как муха летает. Если он молчал, все работали, если он говорил, все слушали. За одну пару его уроков мы уставали так, как за две пары с другими преподавателями. Иногда он делал перерывы, когда чувствовал, что мы уставали. Тогда он шутливым голосом говорил:
– Девушки, выйдите на пять минут, покурите, а я с ребятами поговорю по-мужски.
Девушки выходили, а он рассказывал нам анекдот примерно такого содержания:
– Приходит на работу рабочий, весь побитый, в синяках. Его спрашивают: «Что случилось?» – «Да ничего особенного, просто моча в голову ударила». – «Да ты что? Так сильно?» – «А что вы хотите, она же в горшке была».
Разрядились, посмеялись – и опять за работу. Руки мне его запомнились на всю жизнь. Жилистые с длинными пальцами и с золотым кольцом, как и полагается женатому человеку, на безымянном пальце правой руки. Это мне почему-то очень запомнилось, или потому, что у других преподавателей их не было, или они их снимали перед занятиями. В свои годы, а ему в то время перевалило за сорок, он был так молод душой, что казалось, он чуть ли не наш ровесник.
Принёс как-то он на урок кварцевые пружины от старых гравиметров и сказал, что если кто из нас эту пружину удержит поперёк её скрутки, а не вдоль, то получит зачёт. Но предупредил, что брать её надо вдоль, чтобы она могла пружинить, а кому это удастся, может попробовать поперек – и получит зачёт. Пружинки оказались такими хрупкими, что или падали из рук, или ломалась. Сколько мы тогда их переломали, но удержать так никто и не сумел. Сдать зачёт, не работая мозгами и без особого труда, не получилось. В конце урока он осторожно взял эту пружину поперёк, продержал ее с минуты и осторожно положил на место целую и невредимую. А какие у него были феноменальные способности! Продемонстрировал он как-то раз: взял в обе руки по мелку, подошёл к доске и одновременно обеими руками написал два разных слова.
После окончания техникума, я часто встречался с ним. У него умерла жена. Какое-то время он жил один, а потом женился на студентке – выпускнице этого же техникума. В такого не грех было влюбиться молодой девушке. Он не только не уступал молодым, но даже превосходил их. Это сейчас некоторые девушки стремятся выйти хоть за старика или иностранца, лишь бы у него были деньги. Не знаю я, были ли у Самуила Наумовича деньги, но точно знаю, «Запорожец» был, на котором он в дальнейшем попал в аварию вместе с молодой женой и сыном и погиб. Жена и сын остались живые.
Историческую геологию преподавал тоже Гусев, но Юрий Григорьевич – однофамилец Льва Петровича. Совсем молодой, элегантный, он только что окончил Казанский университет. Почти наш ровесник. Занятия проводил раз в неделю, по субботам. Четвёртой парой – это седьмой и восьмой урок – была историческая геология. За неделю мы и так уставали, а тут к концу недели восемь уроков. Лучше бы они были в начале недели.
Раз мы всей группой договорились не идти на занятие. Он пришёл – никого нет. Ещё раз так проделали. Эта выходка сошла нам с рук только потому, что он не сообщил заведующему по учебной части Павлу Петровичу Шапиро (ППШ, как мы его звали), которого в техникуме все боялись. Если он вызывал к себе в кабинет студента, это было серьёзное событие. Его или исключали из техникума, или он исправлялся и больше в кабинет ППШ не попадал. А мы этого боялись. И если бы Юрий Григорьевич сообщил П. П. Шапиро, а тот нашел зачинщика или группу зачинщиков «заговора» – тогда прощай или стипендия или учёба.
Но Гусев этого не сделал, мы сами пришли на урок и попросили прощения. Это выглядело примерно так. Мы все сидим на своих местах, все до одного! Открывается дверь, входит преподаватель и у него от изумления расширяются глаза. Он ожидал, что аудитория пуста.
– А где вы были предыдущие две пары?
Кто-то из студентов встаёт и говорит, что в эти дни и в это время в кинотеатре «Фонтан» шли интересные фильмы, которые хотелось посмотреть, а отпроситься с его занятий мы побоялись, думая, что всё равно не отпустит. Это была, конечно, выдумка. Но он спокойно ответил:
– А зря, может, и я с вами пошёл бы.
Мы этот намёк сразу поняли и в дальнейшем частенько покупали ему билеты в кино и вместо занятий вместе ходили в кинотеатр. Неплохо было.
Плохо было потом. Осталось немного времени до сдачи экзаменов, и он как начал нам давать материал, так, что нам не хватало 24-листовой тетради, что бы всё записать. Приходилось большинство слов сокращать, так как не успевали. А когда начали готовиться к экзаменам, достали кипы исписанных тетрадей (литературы по этому предмету не было) и долго разбирались, что такое: тр. пр. синк. кемб. четвер. и т. д. Это был один из самых трудных экзаменов.
По электротехнике экзамен тоже был трудный. Преподавал ее человек среднего роста, всегда ходил в коричневом костюме, который никогда не видел утюга и часто был испачкан мелом. Фамилию я его не запомнил, да и преподавал он у нас, мне кажется, по совместительству. Странный был у него стиль преподавания. Отвернётся к доске, пишет, пишет формулы, делает какие-то вычисления, потом поворачивается к студентам и говорит:
– Поняли?
Я первый раз поднял руку, встал и сказал:
– Нет, ничего не поняли, объясните подробней!
Он берёт мокрую тряпку, стирает всё с доски и снова проделывает то же самое молча, а потом поворачивается и опять спрашивает:
– А теперь-то поняли?
Кто-то из студентов ещё два-три раза пытался, как и я, задавать вопросы, но повторялось то же самое. Мы поняли, что не следует терять время зря, и скатывали с доски всё, что он писал. Буква в букву, цифра в цифру. А потом по этим записям наделали шпаргалок и сдали экзамен кто как смог. Я на троечку, и то был доволен. Поэтому электротехнику я знал плохо, а электронику хорошо. Для дальнейшей работы и в жизни больше понадобились именно электроника и радиотехника, а не электротехника.
Сейсморазведку и интерпретацию преподавала Людмила Ивановна Азарова – женщина лет тридцати пяти, довольно высокого роста и крупного мужского телосложения, но с приятным, симпатичным, хотя на вид и строгим лицом. Её мы побаивались. Урок она вела в строгом стиле, если так можно сказать. Смотрела своими большими черными глазами как будто сразу на всех. И даже если писала на доске, делала замечание, не оборачиваясь к группе:
– Сушилов, повернись к доске. Что ты там нашёл на задней парте?
Это удивляло и шокировало одновременно, и поэтому все внимательно её слушали и следили за её движениями. Особенно её боялся я. Во-первых, она была строгая, да и предмет мне давался с трудом. А, во-вторых, я всегда боялся больших, рослых и упитанных женщин. Поэтому и женился-то на миниатюрной, низенького роста девушке.
Во время перемены произошёл такой случай: или кто-то за мной гнался, или я очень спешил, в общем, бежал по коридору, хотел ворваться в аудиторию, а из неё выходит Людмила Ивановна. Инерция сделала своё дело. Мы столкнулись таким образом, что мои губы коснулись её губ. Как это могло случиться, ума не приложу. Но в этот момент у меня внутри всё оборвалось. Мелькнула мысль: «Не миновать мне кабинета ППШ». Но, к моему великому удивлению, она улыбнулась и дала мне проход в аудиторию со словами:
– Пожалуйста, если вы так спешите.
Хочется рассказать ещё о двух преподавателях, которые запомнились на всю жизнь. Это Александр Васильевич Кавин, преподаватель по промысловой геофизике, и преподаватель обществоведения и политэкономии Михаил Назарович (а вот фамилию его никто не запомнил). Михаил Назарович – фронтовик, низкого роста и довольно худенький. Когда он шёл по коридору на урок, в правой руке держал коричневую и худую, как он сам, кожаную папку, слегка размахивая ею взад-вперёд. Голова его была опущена, а глаза смотрели постоянно в пол. Ходил он медленно и выглядел очень больным человеком. Но когда заходил в аудиторию и начинал урок, он преображался. Сразу становился стройным и подтянутым. Объясняя материал, постоянно ходил вдоль доски, а глаза его горели азартом. В этот момент казалось, что он находится не с нами, а где-то там, о чём рассказывает. Общественные науки я не любил. Мне по душе были точные науки, но слушать его было интересно. Мы вместе с ним переживали те события, о которых он рассказывал.
Александр Васильевич Кавин – полная противоположность Михаилу Назаровичу не только по внешности, но и по характеру. Он был полный и грузный, на его короткой шее, можно даже сказать, на пухлых и широких плечах держалась большая, совершенно лысая голова. Рот его, большой и прямой, имитировал постоянную улыбку. Когда он первый раз зашёл в аудиторию, нам показалось, что он улыбается, и мы все засмеялись. Но когда он начал говорить и эта мнимая улыбка не сходила с его лица, нам даже стало стыдно за смех не к месту. У него была учёная степень кандидата естественных наук. Предмет он знал отлично и мог ответить на любой вопрос. Особенно он любил чертить на доске скважину в разрезе и в ней какой-либо геофизический прибор и рассказывать по этому чертежу как тот или иной прибор работает и определяет физические параметры пластов. Чертил графики проницаемости или проводимости пластов. Это у него хорошо получалось. Единственный его недостаток – он не умел повышать голоса и наводить порядка в аудитории. Если становилось шумно, он садился за стол и долго смотрел на нас, когда мы успокоимся. Когда до нас доходило, что урок остановлен по нашей причине все постепенно умолкали, и урок продолжался. В дальнейшем он был рецензентом моей дипломной работы.
Вот что я помню о своих преподавателях.
Преддипломная практика
В апреле в техникуме всегда тяжёлая, напряжённая пора. Студенты сдают зачеты и экзамены за второе полугодие. Очень ответственный период. И в то же время весна – всё оживает, и в молодом организме появляется какая-то невероятная тяга не к занятиям, а к желанию больше погулять, и перемены в организме наступают такие, когда проявляются первые настоящие чувства к противоположенному полу. Так случилось и у меня.
Влюбился я в дворовую голубоглазую девчонку, десятиклассницу Валюшу. После занятий приходил во двор и ждал, пока не появится она. Ходили в кино, гуляли по городу и городским паркам. А после первого сладкого и горячего поцелуя встречи затягивались до глубокой ночи. А утром на занятия или сдавать