Совесть легкая, нега праздная,
опрокинуты граали лжи.
Жизнь и так в тебе еле здравствует,
еле лепится в падежи,
еле пишется, еле молится,
кровоточит больной смолой,
перед страшно светящей Троицей,
перед Мамой и Сединой.
Перед праздником, перед призраком,
перед грозным пунцом Кремля,
где по первым еловым признакам
зимний запах манил тебя;
Где обида случалась трудная,
но, сжимая сердца в горсти,
говорили, не слишком думая,
говорили тепло: «Прости.»
Красный город гудел неистово,
снегопадил жестокий снег.
Кто-то нас, проходя, освистывал –
Мы стыдились опухших век.
Переезды венчались срывами
и попыткой изжить, любя,
восхищенье пятью Россиями –
Пятиглавой луной Кремля.
И в запои шла, переменчива,
И в загоны шла, и ко дну...
Было просто – «Москва же женщина!»
Ты любил ее, как жену.
Совесть легкая, будто пропили,
нега лживая, чай чефир...
В зеркалах чьи-то злые профили
уплетают российский сыр.