- Долго ли, мать, я лежал на печи обезножен?
- Тридцать три года, три месяца да три денька.
Край наш, Илюша, стал беден, поган да безбожен.
Зорят народ басурмане да зрят свысока.
Выжгли залётные твари хлеба да селенья.
Данью обложены пашни да души крестьян.
Тучи над Русью скопились, и нет просветленья.
Храбрый стоит на распутье, а раб вечно пьян.
-Что же прикажешь ты делать мне, родная мати?
Правду с управой найду ли один я на зло?
- Коли желаешь, Илья, на печи вековати,
Знать, в этом мире мне с отроком не повезло.
Крякнул Илья со стыда да с печи на пол спрыгнул.
Лучше б не прыгал, а слез бы да в сени - ползком.
Пол вековой во все стороны щепою брызнул,
Лопнул в окошке бычачий пузырь, будто гром.
- Вот тебе раз! То ли нонче подгнила осина?
Нам ли в болотах на погань колов не найти?
Ну-тко, подале держись от Руси, образина,
Коли мечами скрестились ко брани пути!
Мать, не боись, как вернусь, половицы поправлю.
Cрубим по осени нову соснову избу.
Сгину во брани за Русь, но родню не ославлю.
Видно, дал случай Господь испытать мне судьбу.
В ночь мне привиделся сон про калик перехожих.
Будто возникли в избе трое светлых калик.
Молвил с улыбкой один, тот, что был помоложе:
- Дай-ко, Илья, нам испить да омыть пыльный лик.
Я отвечал им, что годы лежу обезножен.
Пусть, мол, водицы из бочки возьмут черпаком.
Крикнул второй громогласно:
- Илюша, негоже!
Так и помрёшь на лежанке дурак дураком!
Зрил я во страхе на старцев, явленных во бликах.
Точно архангелы с неба вломились в избу.
Грохнул по печке вдруг посохом третий калика:
- Встань, говорю! Иль огрею клюкою по лбу!
Точно разверзлись небесные хляби от грому
Да затрещала от полу до крыши изба.
Сполз я с печи, как с обрыва в неведомый омут.
Как не сползти, коли жалко и лба, и горба?
Строго следили за мной перехожие люди.
Трижды к ним ползал я с братиной чистой воды.
Кажный давал мне остаток со дна отхлебнути.
После ушли, а во мраке светились следы.
Так и лежал я брадою на самом пороге,
Глядя с великой тоскою каликам вослед.
Сгинули светлые люди во тьме на дороге,
Словно волшебные звёзды пропали во мгле.
Тут же почуял я, мати, громадную силу.
В душу да в тело та сила рекою влилась.
Мигом я выбросил мысли про смерть и могилу.
Злая кручина Мареной во мглу уплелась.
Видно, мне, мати, привиделось Божие чудо.
Явь то была или сон, никогда не узнать.
- Может, Илюша, ты выбран для брани, покуда
Русь не оставит в покое поганая рать?
- Где же отец?
- На опушке деревья корчует.
Чуть ли не весь урожай отдаём татарве.
Змей огнедышащий по небу також кочует,
Требует дань, точно туча гремя в синеве.
- Жив ли мой конь?
- Да забрали татары набегом.
- Что ж, у соседей придётся коня призанять.
Где же доспехи с мечом?
- Да в ковчеге под брегом.
- Ну-тко, покаж, где могу я доспехи сыскать.
Взял из ковчега Илюша кольчужку со шлемом,
Меч со щитом да лучишко с тугой тетивой.
Как натянул он кольчужку на плечи над брегом,
Брызнули кольца златою литой чешуёй.
Эх, не везёт… Ну да новую в кузне спроворят.
Главное дело, чтоб меч не подвёл от дедов.
Заговорят поутру, когда ярятся зори,
Бросят доспех во грозу у волховных дубов.
Станет доспех от меча да стрелы мне защитой.
Станет надёжею крепкою мне булава.
Буду живым я на сече иль буду убитым,
Пусть не болит у родни об Илье голова.
Взял он в сенях жбан ведёрный ядрёного кваса,
Выдохнув, залпом холодную влагу втянул.
Глянул во красном углу на сурового Спаса,
Перекрестился наотмашь да в сумрак шагнул.
Сел на коня половецкого, конь завалился,
Сел на татарского, ноги тот конь подогнул.
Тут не на шутку Илюша душою озлился,
Взял плугового коня да на горб сиганул.
Конь – абы что… Ноги – словно еловы колоды.
Бабки разлаписты, будто дубовы комли.
Сила да хватка мужицкая прёт из породы
Холка гривастая чуть не у самой земли.
Фыркнул тот конь да с Ильёю понёсся по полю.
А у оврага, как вкопанный, во поле встал.
Мигом скатился Илья, языку давши волю,
А оклемался, коня на плечищи поднял.
- Волчья ты сыть! Да неуж ты обижен умищем?!
Хошь, вокруг поля тебя прокачу на горбу?
Конь боевой – не упрямый рогатый козлище!
Впредь закобенишься, плеть об тебя изорву!
Видит коняга, Илья-богатырь не шуткует.
Что ж бунтовать, коль пудовый кулак у ноздрей?
Понял Илюша, что конь его силушку чует.
Знать, поплетёмся на ём от отцовых дверей.
Три дни прошло, ровно ворон три раза прокаркал.
Заговорённой кольчужкой доволен Илья.
Было с утра солнце ясное в небе нежарко.
В путь собирала Илюшу в деревне родня.
Сунула мать в перемётную сумку краюху.
Браги брусничной во крынку сполна налила.
Перекрестила старуха три раза Илюху
Да проводила во двор от дубова стола.
Хрумкал пшено белоярово конь снаряжённый.
Над тёмным бором кружило ворьё-вороньё.
Сел со крыльца во седло витязь вооружённый
Да угнездил возле стремени востро копьё.
Конь покряхтел, покряхтел да тихонько поплёлся.
Всё однова, плуг аль витязя в поле волочь.
Глянул Илюша на мать да избушку под тёсом
Да и отправился в путь, точно в тёмную ночь.
Эх, не видать на Руси нам дорог прямоезжих!
Что ж обходить супостата кругом аль углом?
Может, и грозен дракон-дуролом против леших,
А и три шеи смогём завязать мы узлом.
Чу, кто-то лес на опушке у поля корёжит!
Глянул Илья, то батяня корчует пеньки.
Думал отец:
- То ли сын? Да ведь век обезножен.-
Так и застыл, глядя в полюшко из-под руки.
Кланялся в пояс отцу, спрыгнув наземь, Илюша.
Много испили за встречу хмелёвых медов.
- Ну-тко, батяня, давай подмогну лес порушить!
- Где те, Илья, коль на печке провёл столь годов?!
Сунул батяня под пень огромадну лесину,
Ухнул батяня да с хрипом пенёк приподнял.
Обнял сынок левой ручкой вприсядку осину
Да правой ручкой дубище матёрый обнял.
Рыкнул Илья по-медвежьи да встал с деревами,
Кинул во стороны с треском Илья дерева.
Как рот раззявил отец, будто ратник во брани,
Так и держал до заката, забывши слова.
- Эхма, не печка ль дала ему энтую силу?
То ль ему громом пробило пустую башку?
Но коль моланья башку бы наскрозь и пробила,
Век бы Илье гостевать на погосте в гробу.
Чай, с Карачарова всё ж примотал не покойник.
Где волкодлаку раскинуть полрощи враздрызг?!
Да с мертвяком не припрётся мой пахотный коник.
Сбросил бы вмиг аль узду в бахрому бы изгрыз.
Сели вечерять среди огромадных колодин.
Сон рассказал свой Илюша отцу, не спеша.
Солнце закатное было к походной погоде.
Так и рвалась в путь-дорогу казачья душа.
Новый был сон ему, легшему в дрёме на корзно.
Будто крестом осеняли три старца его.
Небо бездонное было и низко, и звёздно.
Пахло полынью да дикою мятой-травой.
Утром туман лег на луг да во глыбкие пади.
Из-за реки трижды кочет во мглу прокричал.
Облобызался с отцом да, доспехи приладив,
Сел на конягу Илья да в тумане пропал.
- Что ж так туманен мой путь, как волховная книга?
Переверну ли, прочтя, хоть один первый лист?…
Был за холмами врагами обложен Чернигов.
Гнул дерева за рекой чей-то бешеный свист.
Москва
1 марта 2004 г.