Часть первая
В Неизвестном государстве
при царя Гороха царстве
жил да был один старик
в деревеньке Бык-Не бык.
Жил он мирно со старухой, –
что была туга на ухо;
и один у них был сын:
от рожденья зван Мартын.
Промышлял старик охотой:
зверя бил да птицу слёту;
шкурки зверя продавал, –
тем семью свою питал...
...Срок пришёл, – старик и помер,
по обряду похоронен:
был священником отпет
и отпущен на тот свет.
...Всей деревней помянули.
Мать с Мартынкою всплакнули, –
да отца не воротить...
И что толку слёзы лить?
Потужили-потужили,
панихиды отслужили, –
да и стали дальше жить,
хлеб жевать да воду пить...
С тризны* минула неделя.
Припасённый хлеб приели
и... – глядишь: хоть так, хоть сяк, –
а хлеб начисто иссяк.
Что же делать: жить-то надо!
Уж любой горбушке рады! –
и пришлось старухе взять
да кубышку* и достать.
(А в кубышке, между прочим,
денег... и не то, чтоб очень:
если ж нам их сосчитать, –
то всего лишь... двести пять
насчитали б мы рублёв тех...
В наше время – курам на смех!.,
ну, а в те-то времена
сумма ох-х-какой была!)
...Отсчитавши сто целковых
серебром блестящих, новых, –
сыну их она даёт,
на стол с краешку кладёт.
Говорит она Мартынке, –
сыну-полусиротинке:
«Вот, сынок, те* – сто рублёв.
Поезжай-ка в город Псков.
Да купи пшеницы столько
и пол-столько, и сверх-столько,
чтоб на цельный год вперёд
мы бы жили без хлопот».
Встал Мартынка с тёплой печки,
расчесал вихры-колечки,
глянул в мутное окно:
...не светло и не темно;
ветер дует, лист срывает,
ветви голые качает.
На носу, поди, зима:
лишь три дня до декабря.
Он надел свою одёжку,
застегнул на все застёжки,
взял целковики в карман,.. –
да нашёл в нём вдруг изъян:
то ль светшала ткань от носки,
то ль по шву расшилась просто,
то ль дыру прогрызла мышь? –
чай за ней не углядишь!..
Но Мартынка был смекалист:
чтобы деньги не терялись,
он сложил рубли в платок
и скрутил их в узелок;
а потом чуть-чуть подумал
да за пазуху и сунул:
кто там что ни говори,
а надёжней на груди!
…Попросил Мартынка лошадь
у соседа деда Проши, –
и поехал в город Псков,
правя Чмушкой, меж дворов...
(Уж как вы вперёд узнали,
Бык-Не бык деревню звали.
Кто назвал да отчего? –
мы не ведаем того.
Только странно: как так статься,
чтоб быку быком не зваться?
Кто-то, верно, подшутил,
ну, а царь-то... допустил).
...Вот и кончилась деревня,
вот и двор её последний:
домик окнами глядит
да трубой слегка дымит:
занавеска всколыхнулась,
уголочком отогнулась, –
не заметил чтоб никто,
что глядит, таясь, в окно
светлокоса-белолица
сероглазая девица:
уж Мартынка ей как люб!
По душе вихрастый чуб!
Только вот ведь как бывает:
он её... не замечает.
Взглядом поверху скользнёт,
«здравствуй» скажет и пройдёт.
Не приветит, не обидит, –
хоть убей, в упор не видит.
И Марфуткиным очам... –
как не плакать по ночам!..
А пока Мартынка едет
и мечтает об обеде, –
мы расскажем вам о нём
поподробней. Дело в том,
что Мартынка вырос добрым
и к охоте неспособным:
как ж и в о е ! да убить?!.
Как потом на свете жить!
Сколь отец уж с ним ни бился,
только пользы не добился:
«Да в кого же ты такой?!.» –
и в сердцах «махнул рукой».
...Уж каким вот уродился,
да таким и пригодился...
Вот въезжает он во Псков,
едет мимо тех рядов,
где торгуют разным мясом
да развешаны колбасы...
Вдруг он слышит брань и крик,
вдруг он видит: бьёт мясник
толстой палкою дубовой, –
и при этом сквернословя, –
жалко воющего пса.
У Мартынки… – и душа
содрогнулась от той страсти:
сердце рвёт визг пса на части!
Пёс отчаянно скулит,
рвётся вон, да лишь хрипит:
крепко он к столбу привязан.
Столб уж кровью весь измазан,
а мясник всё бьёт и бьёт!..
Ещё чуть – совсем прибьёт.
Растолкав толпу не глядя,
он спросил: «За что ты, дядя,
бьёшь охотничьего пса?
Так с животными нельзя!» –
«Да-ить как-же-то не бить-то?!.
От него, гляди, убытку:
цельну тушу* спортил... тать*:
уж не купят... Не продать!» –
"Сколько ж стоят те убытки?!" –
«Сто целковых, коли прыткий!» –
«Ну... вот, дядя, забирай
сто целковых... Отпускай
пса на волю, на свободу!..»
(Только «ах!..» среди народу:
«Экий парень-то дурак!
Мало ль в городе собак:
этих «братьев наших меньших»!
Псиной больше – псиной меньше»).
...Отвязал Мартынка пса:
пёс глядит ему в глаза,
руки лижет – слёзка канет:
хочет встать – никак не встанет...
Осмотрел Мартынка пса:
от ушей и до хвоста
нет на нём живого места –
бедолаге бессловесной!
Шерсть в крови, пластом лежит
и тихонечко скулит:
голова вся в кровь разбита,
лапа палкой перебита...
Эх, да что там говорить!..
Все решили: псу – не жить!
Взял Мартынка пса на руки,
боль щадя его и муки,
и сказал: «Ну, не журись*:
потерпи, брат; знай крепись;
что ты плох – так это враки:
«заживёт, как на собаке!»
И в телегу Журку снёс,
и домой к себе повёз...
На «товар» как мать взглянула,
так руками и всплеснула:
«Да в своём ли ты уме?..
Да здоров ли ты вполне?
Сто целковых за собаку!..»
И давай старуха плакать:
«Нам самим-то не прожить,
да ещё и пса кормить!..» –
«Не печалься, мать, напрасно:
за добро - добром воздастся!» –
ей Мартынка отвечал,
Журке лапу врачевал...
Мать немного повздыхала,
головою покачала, –
делать нечего, поди:
«На лепёшку вот… возьми...»
...Ел Мартынка ту лепёшку,
отломил и псу немножко:
только Журка есть не стал:
он уж спал - во сне стонал...
Утром солнце в небо вышло, –
мать достала вновь кубышку:
расписную, всю в цветах...
А кубышка-то вдруг – бах! –
да упала и разбилась,
а рубли пораскатились!..
Стали деньги собирать,
стали рубль к рублю считать...
Всю деньгу пособирали,
сто целковых отсчитали;
черепки в совок смели
да на мусорник снесли...
Мать печалилась при этом:
мол, плохая, вишь, примета:
деньги негде, мол, хранить, –
стал-быть, их уж не скопить...
А Мартынка – не согласный:
ведь «посуда бьётся к счастью»!
Он сложил рубли в платок
и скрутил их в узелок,
да за пазуху и сунул:
он с деньгой всегда был умный:
кто там что ни говори,
а надёжней на груди!
Помолившись на дорожку,
он надел свою одёжку,–
дверью скрипнул и ушёл:
вновь за Чмушкою пошёл.
Снова выпросил он лошадь:
снова клячу-Чмушку Проша
дал Мартынке: он и рад:
доплетётся, чай, в Псков-град!
Мать просила сына слёзно
быть с деньгами-то серьёзным:
зря на ветер не бросать
и собак не покупать.
А купить пшеницы столько
и пол-столько, и сверх-столько,
чтоб на «цельный год вперёд»
жить с блинами без забот.
...Вновь Мартынка в город едет
и мечтает об обеде...
Вот уже и сам Псков-град:
златом маковки горят;
тесно всюду от народу,
прямо нет нигде проходу!..
Вот по рынку он идёт;
...слышит: Васька-кот орёт!
Злой мальчишка на верёвке
тащит Ваську к речке Плёвке.
А Мартынка: «Эй!.. Постой!
Ты пошто на Ваську злой?» –
«Да ворюга этот Васька!
Колбасы стащил коляску,
а к соседу влез в подвал
и сметану всю сожрал!» –
«Ну… ты Ваську-то простил бы
да на волю отпустил бы!
Был он голоден, поди...
Мне отдай его!» – «Купи!..
Отпущу уж, коли купишь.
А не то – получишь кукиш*:
камень к шее прикреплю
да и в речке утоплю!
Сто рублёв давай – и точка!»
Вынув деньги из платочка,
сто целковых отдал он, –
и кот Васька был спасён!..
Взял кота себе Мартынка
и пошёл назад по рынку;
сел в телегу – и... домой
воротился вновь пустой...
Мать, опять всплеснув руками,
плачет горькими слезами:
«Да в своём ли ты уме!?.
Да здоров ли ты вполне?
Да за что ж, скажи на милость,
это горюшко свалилось?!.
Сто целковых! за... кота!
Ну?.. видали ль дурака?!.
…Не хотел жить без заботы, –
так ступай искать работы.
По чужим дворам изволь
зарабатывать хлеб-соль!..»
…Что ж? Мартынка не в обиде:
он такой исход предвидел;
и, как только рассвело,
он в соседнее село
шёл искать себе работу...
Уж четвёртая суббота
по числу календаря:
день последний ноября...
Вот идёт он по дороге
да глядит себе под ноги;
а за ним - то там, то тут –
Васька с Журкою бегут.
Журка чуть не поспевает:
на трёх лапах-то! – ...хромает.
А коль сильно отстаёт,
то кот Васька Журку ждёт.
...Глядь, спускается уж вечер;
поп идёт ему навстречу.
Да и спрашивает поп,
покрестив перстами лоб:
«Молодец! Куда собрался, –
на ночь дома не остался?
Далеко ли держишь путь?
Не помочь ли чем-нибудь?..» –
«Дело вот моё какое:
я иду в село Большое
в батраки наняться жить,
чтобы как-нибудь прожить». –
«Ну, помочь такому горю
я могу: в моё подворье
не пойдёшь ли батраком?
Только... видишь, дело в том,..
что работников без рЯды*
в найм беру. Потом все рады.
Коль отслужишь честно срок
три годочка день в денёк, –
не обижу: обещаюсь,
что сполна за всё сквитаюсь.
...Да твои ли пёс и кот?
Задарма не ест и скот:
на чужих пусть пёс твой лает,
в дом без спроса не пускает;
кот же ловит пусть мышей
да забавит малышей».
Так на том и согласились.
У попа и поселились.
Под жильё им флигилёк*
отдан был на службы срок...
Три зимы, три жарких лета
от рассвета до рассвета
службу все втроём несли:
и пахали, и пасли;
развлекали-забавляли;
днём и ночью охраняли, –
и служили – кто чем мог
за свой праведный кусок...
Вот – день в день – срок истекает.
Поп Мартынку призывает:
«Ну, Мартынка, получай:
что желаешь выбирай!»...
И стоят перед Мартынкой
два мешка, как две картинки:
шиты златом-серебром,
шиты гладью и крестом;
вьются змейкою узоры
удивительны для взора;
первый – полон серебром,
а второй... простым песком.
«Эка штука! Вот задача!?.
Тут подвох есть, не иначе!
Кабы мне не прогадать:
что положено бы взять?..»
Наш Мартынка думал-думал
да махнул рукой и «плюнул»:
«Ну куда столь серебра?
Только выйду со двора, –
и прибьют наживы ради.
Бог спаси от этой клади!»
И решил: «Беру песок!» –
«Воля-вольная, сынок! –
поп с поклоном отвечает. –
Чай душа-то цену знает!»
Взял Мартынка свой песок,
нА спину взвалил мешок
и пошёл себе: известно,
приискать другого места.
День был первый декабря...
Да у Бога всё не зря!
Шесть пудов* мешок был весу.
Глядь, уж он идёт по лесу:
ноги сами знай идут,
плечи сами знай несут!
Шёл-шёл-шёл – и ночь спустилась,
чернотой вокруг сгустилась:
нет ни месяца, ни звёзд:
лес дремучий на сто вёрст...
Вдруг среди чернющей ночи
разгорелся огонёчек!
И, поправив свой мешок,
он пошёл на огонёк.
Вот он вышел на полянку.
Глядь, девчушка-Серебрянка
посреди костра сидит,
в жарком пламени горит!
Говорит ему девчушка
Серебрянка-огневушка:
«Ах, как жду тебя, Мартын!
Ты один лишь, вдовий сын,
вызволить меня сумеешь,
коль песка не пожалеешь...
Но хочу тебе сказать
ч т о в мешке твоём за кладь.
СтОит лишь домой вернуться, –
не успеешь оглянуться, –
как песок в мешке твоём
станет златом-серебром.
А коль сердце благом живо,
бьёт в груди не для наживы, –
то трёхлетний твой песок
за минутку в сей часок
умереть огонь заставит,
от беды меня избавит.
Коли вызволишь меня
да избавишь от огня, –
за добро – добром воздастся!..»
(Журка с Ваською – боятся:
от костра поОдаль ждут:
коли надо – позовут!..)
Скинув с плеч мешок тяжёлый,
наш Мартынка очень скоро
забросал песком огонь, –
лишь слегка обжёг ладонь:
пламя сразу не давалось:
сквозь песок опять взвивалось,
норовило в нос лизнуть
да от смерти ускользнуть!..
...Потемнело на полянке.
От девчушки-Серебрянки
лунный свет исходит в ночь:
«Я царя Финиста дочь.
Как придём в его палаты,
будет он давать награды.
Только ты их не бери:
лишь с мизинца попроси
ты червлёное* колечко
с тайнознаковой насечкой.
А наука с ним проста:
если с левого перста
перекинуть без забавы
на мизинец длАни* правой, –
всё получишь, лишь скажи:
«Ну, колечко, послужи!»
Серебрянка отвернулась
и земли рукой коснулась.
Глядь Мартын: ползёт змея!
«Не пугайся – ш-ш-шь!.. – это я!
Ты меня, Мартын, не бойся:
я всё та же – ш-ш-шь!.. – успокойся...
Ты меня к себе возьми
да в кармане и неси.
Нам идти в Финиста царство:
королевство-государство.
Путь опасный впереди.
Лиш-ш-шь... я знаю, как пройти...»
И пошёл Мартын к Финисту.
Шёл ни медленно, ни быстро:
шёл он близко ль, далеко;
видел низко ль, высоко;
плыл по небу ль ясный месяц, –
и, глядишь, прошёл уж месяц:
в аккурат под Новый год
к ФИнисту Мартын придёт!
Серебрянка их кормила,
ключевой водой поила,
да указывала путь:
где-как вовремя свернуть.
Привела она их к скалам,
вновь девчушкой милой стала;
отыскала тайный вход
и сама пошла вперёд...
Долго шли они, спускаясь
в подземелье, направляясь
за девчушкою вослед,
излучавшей лунный свет...
Шли-шли-шли и вышли в поле
на широкое раздолье, –
да и видят, наконец,
белокаменный дворец.
Это был дворец Финиста:
изукрашен аметистом,
он лучился и сверкал,
в небе радугой играл...
Входят путники в палаты:
всё вокруг сияет златом, –
а навстречу им Финист,
царски весел и речист:
«Здравствуй, милая дочурка!
Заигралась, что ли, в жмурки?
Не скучала ль без отца?..» –
«Награди, царь, молодца, –
говорит царёва дочка. –
Кабы не его песочек,
то бы жить на свете мне
огневушкою в костре!» –
Серебрянка тут вздохнула
и к плечу отца прильнула;
а Финисту вдруг глаза
затуманила слеза...
И сказал Финист Мартыну:
«Хочешь, станешь ты мне сыном?
Будешь царством управлять».–
«Нет, Финист... Старушка-мать
на земле ждёт-поджидает,
хлеб последний доедает.
Оставалось пять рублёв
на хлеб-соль. Уж трёх годков
нет меня в деревне кряду.
Сыну ж – с матерью жить надо...
За добро – спасибо, царь
Финист ясный государь!..» –
«Ну тогда... бери, что любо!
Вот из серебра посуда;
вот волшебный самострел
с колчаном в двенадцать стрел.
С ним в твой дом придёт достаток:
будет бить он куропаток... –
да и всю лесную тварь:
знай полни деньгами ларь!
...Вот сапфиры, изумруды,
самоцветов ярких груды!
Всё! – что хочешь!.. Выбирай». –
«Это мне не надо. Дай
мне червлёное колечко.
Буду им играть на печке;
на мизинце нАшивать
да про свадьбу спрашивать».
...Снял Финист кольцо с мизинца:
«Что ж, оно достойно принца!
На: владей. Бери, носи:
всё исполнит, лишь проси!
…Вижу я, что ты научен:
Серебрянкою подучен!
И уж так тому и быть.
Но коль хочешь счастлив быть, –
про волшебное колечко –
ни намёка, ни словечка! –
никому не говори;
а коль спросит кто – смолчи!»
Принял в дар Мартын колечко, –
благодарен был сердечно, –
и пошёл себе домой,
предовольный сам собой...
За три года стал он взрослым,
стал плечистым, крепким, рослым:
уж Мартынкой не назвать, –
лишь Мартыном величать!
Глянуть любо: ладно скроен!
Ясен взгляд. Высок и строен.
Да румянец в пол-щеки;
да колечки-завитки
по плечам волной… При-го-жий!
...Как прекрасен свет-то божий!
Выпал снег: белым-бело!
Скалы снегом замело!
Снег по пояс: не пробиться!..
Как домой-то воротиться
через этакую стынь(?)... –
...лишь колечко перекинь!
Перекинул он колечко... –
глядь, родное уж крылечко!
А коль скоро Новый год, –
ёлку в дом Мартын несёт!..
То-то мать сыночку рада!
Не надышится на чадо*:
сын подарки ей дарит,
а она на стать* глядит!
Всё Мартынку обнимает,
слёзы счастья утирает...
Что ж тут больше говорить? –
стали жить да не тужить...
Часть вторая
И чего ещё бы надо?
Да ведь... скука! Вот досада.
Стал Мартын изобретать,
как от скуки-то сбежать?
Думал-думал, думал-думал –
да жениться и придумал.
Перед тем, как лечь уж спать,
говорит: «Послушай, мать!
Я хочу стать царским зятем!» –
«Али ты, родимый, спятил?
Хоть пригож, да всё мужик!
Царь к нахальству не привык.
Царь с царями лишь роднится!
И опять же: вдруг девица
кривобока да плоха?
Аль ждёт принца-жениха?»
А Мартын в ответ смеётся:
«Дайте срок – мы разберёмся!..» –
«Ох, сынок, не будь смешон:
ты не лез бы на рожон*!
Кабы горю не случиться!
С головой бы не проститься!..
Ох, одумайся, Мартын:
у меня ведь... ты один!» –
«Хватит, мать, стенать* да плакать:
эко дело – сына сватать!»
Пирога ещё куснул,
лёг на печку и заснул...
Ночь прошла, и встало солнце.
Сквозь замёрзшее оконце
золотым глядит лучом,
улыбается... О чём?..
Наш Мартын, – ещё на печке, –
пошептал кой-что колечку, –
глядь: стоят уж у ворот
сани. Конь копытом бьёт.
Ждёт-пождёт уже извозчик...
Мать ворчит под нос и ропщет:
«Аль за ночь не поумнел?
Аль на плаху захотел?..»
Глядь, на ней нарядно-платье:
впрямь для царской дочки сватья!
Делать нечего: езжай
да с дороги не съезжай!
...Царь Горох царил недале.
Тридцать вёрст* так промелькали,
что старухе не успеть
было их и углядеть!..
…Прибежали сани. Стали.
Им ворот не открывали.
И пошла старуха-мать
к воротам: давай стучать!
Стала вдруг старуха смелой.
Говорит: мол, я – по делу!
К самомУ царю иду,
весть, мол, важную несу!..
Доложили всё Гороху:
мол, какая-то пройдоха
добивается с утра
самого государя!
Час обеденный был, скучный:
всё приелось... И царь звучно
повелел её... впустить
и к нему препроводить.
Во дворец старуха входит.
На старуху страх наводит
царский двор: добра не жди!
«Ну?.. пришла – так говори»,–
царь Горох сидит на троне
с бубенцами на короне,
лыс и толст, как тот арбуз,
кручен кверху жидкий ус...
Бряк старуха на колени!
От великой даже лени
невозможно не упасть:
почитай царёву власть!
Хоть старуха и боялась,
а в речах не растерялась:
«Здравствуй, батюшка наш царь!
Превеликий государь!
Не решай зелО* поспешно!;
Не вели казнить нас, грешных!
Ты нас, дерзких, не суди!..
Сделай милость...» – «Говори». –
«У тебя товар есть: дочка.
У меня – купец: сыночек.
Он и статен, и силён!
Да недюжинно умён!
Будет парочка на славу!
Царским зятем, вишь, по ндраву
быть Мартынке моему...
Царь! Уважь… Челом те бью!..»
Царь Горох отпил из кубка
и… скривился: эка шутка!..
И велел созвать бояр:
что, мол, скажут? Я-то стар...
…И решил совет боярский
так: для дочери для царской
муж-то нужен не простой:
пусть мужик – да с головой.
Пусть-ка за ночь он построит
два дворца. Да так устроит,
чтобы между тех дворцов
от невидимых певцов
с высоты лилася песня;
чтоб меж тех дворцов чудесных
выгнут был хрустальный мост
весь сияющий от звёзд;
а чтоб слева и чтоб справа
взору виделись забавы:
чтоб деревья там росли
небывалой красоты;
а в садах тех пели птицы:
не дрозды и не синицы,
а - диковинной красы;
чтоб там яблони цвели,
а на их зелёных ветках
зрели б яблоки-конфетки:
да как только подойдёшь
и плод взглядом изберёшь, –
яблоня бы ветвь склоняла
да плод в руки подавала!..
Коль мужик на это лих, –
то... чем он-то не жених!
А уж коли он не сможет –
то… пусть головы положат!
Царь вердикт* сей утвердил
и старуху отпустил...
Воротилася старуха.
Хоть была туга на ухо,
да всё слышала точь-в-точь:
жить осталось им... лишь ночь!
А Мартын лежит на печке
и любуется колечком:
«Ну что, мать, здоров ли царь,
наш великий государь?
Не едят царя ли... воши?
...Чем тебя он огорошил?» –
«Ох, сынок! Тебе всё смех.
Не до смеху, – вот ведь грех...»
И старуха рассказала
сыну всё, что услыхала...
«Не печалься, мать: молись
да спокойно спать ложись.
Будет всё по царску слову
до зари ещё готово...»
Тут Мартын с ленцой зевнул,
отвернулся... и заснул.
Утром, только солнце встало
и лучами засверкало, –
будит сын старуху-мать:
«Ма-а-ам!.. Пора уже вставать.
Нынче ехать нам в столицу
на Гороховне жениться;
да невесту обнимать,
да на свадьбе пировать!..»
Вот выходят за ворота,
вот дошли до поворота, –
глядь, в деревне Бык-Не бык
вдруг… дворец! Отколь возник?!.
Весь лепниною* украшен,
бьёт фонтан над круглой чашей;
средь зимы! цветут цветы
небывалой красоты!..
Мать-старуха изумилась:
свят-свят-свят! И... загордилась:
вот каков мой сын Мартын,
сам себе-де* ...господин!
А наверх, – что очи имут, –
мост хрустальный перекинут.
У моста карета ждёт, –
и толпится вкруг народ:
удивленья, разговоры,
восхищенья всё да споры:
царь хозяин? аль не царь?
Сон всё это али явь?..
А Мартын в мужицком платье
похохатывает «сватье»:
«Эка мне забава, мать:
еду зятем царским стать!
Вот потеха белу свету!..»
В золочёную карету
сели рядышком. Сидят
да в окошечки глядят...
А внизу сверкает речка:
полноводна, быстротечна;
и сады в цвету стоят:
чуден тонкий аромат;
синегрудые павлины
распускают хвост свой длинный;
чудо-яблони цветут,
и Жар-птицы в них поют;
и звучит, – небес творенье, –
услаждающее пенье...
И вот так на тридцать вёрст
перекинут был сей мост.
А на том конце, – дворцовый! –
терем был построен новый:
златом-серебром блестит
и алмазами горит!..
С хлебом-солью их встречают,
господами величают,
и челом поклоны бьют,
во дворец к царю ведут...
…Царь был очень озадачен;
но, однако ж, был не мрачен:
хоть мужик – да... голова!
Дочке уж давно пора
выйти замуж... Что там принцы? –
раз не стоят и мизинца
вот такого мужика?!.
И Горохова рука
этот брак – благословила.
Только... дочь была уныла:
«На кой сдался мне мужик?» –
и поправила парик,
и тотчас надула губку,
разозлившись не на шутку:
«Не пойду за мужика!
Ни за что и никогда!!!..»
Хоть и не было с ней сладу,
хоть и требовала яду, –
а смирилась: как, поди,
против батюшки идти?
Только… зло-то затаила:
всё ей, видишь ли, не мило:
«Чтоб... какой-то там мужлан*,
неотёсанный чурбан,
за ночь смог дворцы построить,
сад с Жар-птицами устроить
и… чудес-то всех не счесть!?.
Волшебство одно и есть!..
Надо хитро приласкаться,
да по пьяну и дознаться:
ч т о да к а к, да п о ч е м у,
кто и чем помог ему?..»
И опять скривила мину:
«Ишь!.. Мужлану не по чину
мужем царской дочки стать, –
...на моих подушках спать!
…Потерпеть придётся всё же:
…вот сведу его на ложе…
А потом уж поглядим,
как пинка ему дадим!..»
Царской волею – венчались,
в церкви браком сочетались,
соблюдали этикет*, –
а любви-то... нет как нет!
На столах всего довольно:
пир хмелён, гостям привольно:
за здоровье молодых
гость и бочку выпить лих!
И жених пьёт-веселится!..
В голове уж всё кружится,
и в глазах сплошной туман!
Не заметил, как стал пьян.
Всё залил вином игристым!..
Позабыл наказ Финиста, –
и сболтнул жене, что... вот:
всё колечко, вишь, даёт...
«Та-а-ак!..», – Гороховна смекнула.
И колечко... умыкнула*!
Часть третья
…Утром видит наш Мартын
за окном привычный тын*:
так и ёкнуло сердечко:
на мизинце – нет колечка!
Нет кареты, нет моста…
Ничего нет!.. Неспроста…
Снова беден он, как прежде,
снова в латаной одежде:
вот тебе опять «сума»!
Не маячит ли... тюрьма!?.
Жди теперь беды да горя:
ч т о им двери на запоре!?.
Ах, глупец!.. Коль пьян – так глуп!
И колечками... лишь чуб!
Вдруг – стук в дверь: мол, открывайте!
Стражу в дом к себе впускайте!..
...Повязали, повели...
А куда?.. А ноги – шли...
Привели, – в дороге били, –
и в столб каменный закрыли:
мол, сиди вот, «...скоморох*:
будешь жив, пока не сдох»!
И ни пить, ни есть не дали;
разве, – цепью не сковали.
И глядит Мартын в окно:
да всё в клеточку оно...
А когда вели Мартына
да толкали грубо в спину, –
Журка им бежал вослед:
знать-то... друга лучше нет!..
Воротился Журка к Ваське:
«Спишь!?. И ешь во сне колбаски?
А хозяин наш-то вот
ничего не ест, не пьёт!
Что разлёгся тут на печке?
Ай не понял?.. То колечко, –
что Финистом дАдено, –
у него украдено?!.»
Тут кот Васька вмиг проснулся,
спину выгнул, потянулся,
когти цепко поточил, –
с печки мигом соскочил!..
Васька с Журкой прибежали,
где Мартына содержали.
По столбу кот Васька влез
и в окошечко пролез...
Сиганул Мартыну в руки:
«Что, хозяин, хочешь булки?» –
«Да, любезный Васька-кот:
я хочу – царь не даёт!» –
«Не печалуйся, хозяин:
мы поесть тебе достанем.
И вернём тебе кольцо.
Ты ж – держись тут молодцом!» –
так сказал Мартыну Васька,
мур-мурча и боком ластясь...
Вот спустился Васька-кот, –
Журка-пёс сидит и ждёт.
Говорит кот Васька Журке:
«Эка мы с тобой придурки!
Как кольцо не сберегли?
Есть ли в нас, поди, мозги?!.
Да теперь... чего уж мявкать
аль с досады выть и гавкать?
Надо ласку поминать, –
и Мартына выручать.
Он сидит голодный вовсе.
И хоть помощи не просит, –
(не надеется, видать:
что, мол, с нас с тобою взять!?.) –
но ему я сам назвался:
я ему пообещался,
что кольцо ему вернём
и от гибели спасём!..
…Только как мы раздобудем
пищу?.. Али снова будем, –
как и прежде, – воровать,
след хвостами заметать?..»
Журка «гавк!» ему: «Вот! Здрасссьте!
Ну и глуп же ты, кот-Васька!
Счастье ль ждать, что станут бить
иль потащат утопить?!.
Да и сколько ты утащишь?
Булку-две?.. Чего таращишь
на меня свой жёлтый глаз?
Нет уж: кража – не про нас!..»
...Вот идёт один лоточник
с булками… Уж очень-очень
эти булки хороши:
ароматны и свежи.
Булки держит над собою,
над своею головою:
бережно несёт лоток...
Пёс же вертится у ног:
то он справа, то он слева, –
продавцу уж надоело:
то дорогу перейдёт,
то хвостом штанину бьёт!..
И лоточник тут ругнулся
да нечаянно споткнулся:
растянулся во весь рост,
поминая лихом хвост!
Булки все пораскатились:
где - под горочку скатились,
где - под кустиком лежат...
Знай бери их без деньжат!
Кот востёр по этой части, –
он всегда на то был мастер, –
и где «плохо что лежит» –
вмиг утащит!.. И коржи,
и разбросанные булки
по всему по закоулку, –
Васька быстренько таскал,
в тайном месте собирал...
Вот идёт другой лоточник:
кур несёт румяных, сочных...
С ним проделали всё то ж…
Так, используя падёж,
рыбки, квасу… – всё достали.
Пищи – вдоволь натаскали!
Всё хозяину снесли, –
чтоб хватило до весны.
Часть четвёртая
Стал наутро Журка думать:
«Что б такое нам придумать,
чтоб Гороховну «надуть»
и колечко-то вернуть?..
Во дворец меня не пустят:
в ход, пожалуй, палку пустят!
Стража там и день и ночь
всех собак гоняет прочь!»
А кот Васька: «Мяу-мяу!
Как добыть кольцо я знаю!
Вот пока ты спал-дремал, –
я-то время не терял:
бегал я к дворцовой кошке, –
(ну... знаком я с ней немножко), –
и разведал кое-что
про царевну и кольцо
за кусочек свежий сальца.
Днём кольцо у ней на пальце;
ночью ж, – мявкал дальше кот, –
в рот она его кладёт.
Побежим мы в Мышье царство
грызунячье государство, –
а уж там я разберусь:
с Мышь-царём договорюсь!» –
«Ну так ладно ж: побежали!» –
и... хвосты лишь замелькали!..
Долго ль, коротко ль бегут, –
лапы к морю их несут.
Прибежали к синю морю.
Журка прыг! – а Ваське горе:
«Я воды... страх, как боюсь!»
Журка «гавк!» ему: «Не трусь!..
Н-да… тебе б лишь – море сливок!
Полезай мне на загривок*!» –
«М-мяв-боюсь!..» – «Зажмурь глаза
да покрепче за меня
ты держись. …Не бойся, Васька:
я на речке плавал часто:
уж доставлю к Мышь-царю,
как корабль!..» – «Б-благод-д-дарю…»
Прыгнул Васька псу на спину,
в шерсть вцепился… Морем синим
пёс плывёт уж по волнам
к Серомышьим островам!..
Долго ль, коротко ли плыли, –
наконец, они приплыли;
вышли нА берег пустой...
План у Васьки был простой.
В том Великомышьем царстве
грызунячьем государстве
не видать нигде людей, –
да полным-полно мышей!
Мыши стаями в нём ходят,
хороводы дружно водят.
В общем, счастливо живут
и котов... – никак не ждут!..
Васька ж – ловит их умело:
р-раз!.. – и дело закипело!
Васька давит всех подряд:
он такой работе рад!
Журка в кучу их таскает, –
куча быстро возрастает...
Так давили восемь дней,
восемь дней и семь ночей.
Видит царь мышиный: в царстве, –
да в его-то государстве! –
подданные мрут и мрут!
Всех, гляди, так перебьют!..
Вылез царь тогда из норки, –
что была на царской горке:
«Бью челом, богатыри!
Вы могучи и сильны!
Чем вас мыши прогневили?
Чем мы вам не угодили?
Не сгубите до конца!
Что вам надобно?..» – «Кольца!
Наш хозяин обокраден
во дворце – будь он не ладен!
Царством правит тем – Горох.
Сам-то царь, поди, не плох, –
а вот дочь его - подлючка*, –
не чиста на белу ручку,
хоть пригожа на лицо:
подло выкрала кольцо!
Днём его на пальце носит,
а как ночь приходит, вовсе
прибавляется забот:
в рот! она его кладёт.
Принесите нам колечко!
Не то - будем бесконечно
ваш народ изничтожать,
бить-давить, зубами рвать!
Изведём вас всех тут вскоре:
вас, мышей, не будет боле!..»
Призадумался Мышь-царь:
«Дело-то – не просто... Встарь
нам такое и не снилось:
кольца «брать» не приходилось!
…Ну да ладно: соберу
Думу царскую свою...»
Вот собрал царь мышью Думу:
стали все усердно думать.
А мышонок, паж* царя,
говорит: «Что думать зря?
Во дворце я том – бываю,
входы-выходы все знаю
и Гороховну: в лицо.
Я берусь добыть кольцо!»
С облегченьем мышья Дума
порешила всё разумно:
«Раз мышонок знает ход, –
пусть кольцо и принесёт!»
...В Мышьем царстве потемнело,
солнце за море осело, –
и мышонок побежал
исполнять что обещал...
Прибежал в Гороха царство,
в Неизвестно-государство, –
и тихонечко – мышком! –
он пробрался в царский дом...
На часах – второй час ночи.
…Спит царевна, смежив очи:
то всхрапнёт, то замолчит,
то усердно вновь сопит...
Смотрит: крепко спит царевна!
Видит сон... седьмой, наверно!
Сжат в замок царевнин рот.
Рядом спит сибирский кот.
Эк мышонку стало страшно!
Но он всё-таки отважно
на постель к царевне влез, –
«…чтоб, усатый, ты облез!..» –
отыскал царевнин носик
и в ноздрю ей... сунул хвостик:
а там хвостиком верть-круть!..
Как царевне не чихнуть!?.
И Гороховна... чихнула!., –
а колечко «упорхнуло»:
по-ка-ти-и-илось на ковёр!..
Что сказать? – Хитёр! Хитёр...
Посидел чуть-чуть он тихо, –
от кота б не видеть лиха!
А тот рыжий обормот*
спит – и ухом не ведёт!
Тут мышонок прыг! с кровати,
хвать кольцо! – ну как всё кстати!.. –
да и бросился бежать
в Мышье царство: всех спасать!..
Он принёс в зубах колечко.
Были рады бесконечно
все: от носа до хвоста!
И, конечно, неспроста:
спасено всё Мышье царство
грызунячье государство!
И мышонку до утра –
честь и слава, и хвала!..
Утром солнышко восходит, –
царь торжественно выходит;
а за ним – мышонок-паж
и вся свита: экий раж*!
Паж-герой несёт колечко
и собою горд, конечно;
и ликует весь народ:
ч т о пищат? – кто разберёт!?.
Как обрадовался Васька:
чай, труды не понапрасну!
Журка тоже очень рад:
чай, с «добычею» назад!
«Мяу! Вот: другое дело!» –
и колечко заблестело
уж на Васькином хвосте.
Журка «гавк!» – мол, дай-ка мне!
«Эка, Журка, ты безмозглый!» –
«Да я тоже не бесхвостый!..»
Стали ссориться всерьёз
у кого надёжней хвост!
Меж собою так ругались,
что все мыши разбежались.
Васька: «Вяк!» – а Журка: «Рявк!»
Только слышно «мявк!» да «гавк!»...
Наконец, они устали
и ругаться перестали.
Васька Журке говорит:
«...Ведь кольцо не усидит
на твоём хвосте-то! В море
не хлебнуть бы снова горя:
через море – плыть т е б е:
всё в волнах да по волне!
Ты в воде свой хвост распустишь,
да колечко и упустишь:
унесёт его волна
и проглотит глубина...» –
«Ладно, Васька: я согласен.
Тут ты прав: здесь риск опасен», –
Журка Ваське отвечал
и уж больше не рычал.
Вот плывут они обратно,
море плещется накатно;
час плывут, и два, и три:
«Ты хвостом-то не верти;
не то – сам и не узнаешь,
как колечко потеряешь!» –
«Мяу-мяу, не ворчи!
Коль плывёшь – так помолчи.
Без тебя я сам всё знаю:
хвост я кверху задираю!
Не учи учёного
хлеба есть печёного!» –
Журке Васька отвечает,
а сам трусит, аж икает!
Так боится он воды,
что недолго до беды.
Раза два чуть не свалился!
Да на пса ж и напустился:
шерстью вздыбился, как ёж:
мол, «неправильно» плывёшь!..
Наконец, они приплыли.
Ссоры сразу все забыли
и помчались со всех ног,
чтоб поспеть к Мартыну в срок:
уж, поди, сидит голодный
в той тюрьме сырой-холодной?
Прибежали. Васька влез
по столбу, в окно пролез:
«Мяу-мяу! Жив, хозяин?
Что-то бледен ты, печален?» –
«Да уже заждался вас.
Здесь минута словно час!
Никакой тебе кормёжки:
уж три дня во рту ни крошки!» –
«Ну, теперь-то будешь сыт!»
Глядь: кольцо в хвосте блестит!
«Ай да Журка! Ай да Васька!
Будет вволю вам колбаска!
И сметана, и уха!
Заливные потроха!
Службу вы мне сослужили!
Ай спасибо! Удружили!
Уж теперь мы заживём!
Полной чашей будет дом!»
Снял с хвоста Мартын колечко
с тайнознаковой насечкой,
сразу на руку надел... –
и столб... мигом опустел!..
...Рада мать-старуха сыну:
слёзы кап-кап-кап!.. «Родимый!
Жив-здоров!.. Не в кандалах!..
С головою на плечах!..»
А Мартын, мать обнимая
и слезу ей утирая,
говорил: «...Всё позади!
Вот кого благодари:
кабы да не Васька с Журкой, –
мне б играть со смертью в жмурки!
Им спасибо, что дышу,
на тебя теперь гляжу:
и поили, и кормили,
и колечко воротили!..»
Стали снова мирно жить,
сладко спать да не тужить.
Часть пятая
Наш Мартын, – хоть и венчался,
в церкви браком сочетался, –
да опять, вишь, не женат:
снова холост, жизни рад!
Вот идёт Мартын однажды
да здоровается с каждым:
«Здравствуй, дедушка Архип!
Здравствуй, дядюшка Филипп!
Здравствуй, тётка Леонила!
Здравствуй, девушка Людмила!
Здравствуй, батюшка Устим!
Здравствуй, Тит! Привет, Вадим!..»
Вдруг глядит, идёт девица:
длиннокоса, белолица;
словно павушка* плывёт,
словно розочка цветёт!
Взор свой долу* опускает
и... куда глядеть... не знает...
Вдруг Мартын её признал:
«Вот те на!.. «Марфуткой» звал!
Где ж мои-то были очи?
Как не видеть сей цветочек!?.
Зубки – жемчуг! Губки – мак!
...Экий был, поди, дурак!..»
В жизни часто так бывает:
счастье рядом поджидает, –
мы же – слепы, как кроты:
к счастью роем всё «ходы»,
и... от счастья убегаем,
и его не замечаем!
Впрочем, тут нам всем урок!
Но ошибки – не порок:
коль чему судьба случиться –
то, как в сказке, всё свершится!
Да и сказка – уж к концу!..
Наш Мартын ведёт к венцу
Марфу: глаз с неё не сводит,
к алтарю её подводит,
поцелуй в уста дарит,
о любви ей говорит…
Я была у них на свадьбе.
Ах, какое было платье
на невесте: красота!..
Приласкала там кота,
пса за ухом почесала… –
да, поди, совсем уж мало:
всё, друзья, спешила к вам:
волю дать своим устам.
Сладкий кубок поднимала,
молодым добра желала:
жить в согласье да любви!
Мне же кланялись они:
погостить ещё просили,
снова кубок подносили...
Да ведь дома есть дела
для бумаги и пера!..
Я, друзья, скажу вам вот что:
поспешила я – нарочно:
волю дать своим речам:
вдруг захочется и вам
побывать на свадьбе этой?
Коли так – то ждёт карета:
если сесть сумеете,–
может, и поспеете!
конец
18-27.06.2003г.
С Л О В А Р Ь:
ВердИкт – решение присяжных заседателей о виновности или невиновности обвиняемого.
ВерстА – старая русская мера длины, равная 1,06 км.
Де – частица в простонародной речи. То же, что дЕскать, употребляемое при передаче чужой речи (часто с оттенком недоверия).
Длань – рука (стар. и высок.)
ДОлу – книзу, вниз.
ЖурИться – делать лёгкий выговор, слегка бранить себя, расстраиваться.
ЗагрИвок – часть шеи ниже затылка.
ЗелО – то же, что очень.
КубЫшка – широкий глиняный сосуд.
КУкиш – кулак с большим пальцем, просунутым между указательным и средним в знак презрения, издёвки (разговорное).
ЛепнИна – лепное украшение.
МужлАн – грубый, неотёсанный мужик, неуклюжий парень.
ОбормОт – бездельник.
ПАвушка – то же, что и пАва, самка павлина: ходит плавно и величественно.
Паж – в средние века и в монархических странах: мальчик, молодой человек из дворян, состоящий при знатной особе, монархе.
ПодлЮчка – то же, что и подлюга, подлец, т.е. подлый человек, негодяй.
Пуд – старинная мера веса, равная 16 кг.
Раж – сильное возбуждение, неистовство (разг.)
РожОн – то же, что и кол; на рожон идти (лезть) – предпринимать что-нибудь заведомо рискованное.
РЯда, РЯдить – нанимать, уговариваясь об условиях и цене.
СкоморОх – В Древней Руси: певец-музыкант, бродячий комедиант, острослов и акробат; в переносном смысле: несерьёзный человек, потешающий других своими шутовскими выходками.
Стать – телосложение, общий склад фигуры.
СтенАть – (устар.) стонать, кричать со стоном.
Тать – вор (устар.)
Те – тебе.
ТрИзна – у православных христиан обряд поминания умершего, а также поминки вообще: в день похорон, на девятый и сороковой дни.
Тын – забор, частокол.
УмыкнУть – (прост.) похитить, украсть.
ФлИгель – пристройка сбоку главного здания или дом во дворе здания.
ЧАдо – дитя, ребёнок (устар. и ирон.)
Червлёное – здесь: колечко червлёного серебра.
ЭтикЕт – установленный, принятый порядок поведения, форм обхождения.
Конец.