Глубокий ров ревниво охраняет приют отшельника.
От глаз сторонних его он укрывает навесом зарослей,
бушующих раздольно. Он тут давно. Заметили
ещё с весны, как развезло дорогу, что кто-то к лесу
повернул несмело, когда уже почти совсем стемнело.
У тёмной ночи тоже есть глаза. А здесь особенно, где
посчитать живущих не так уж сложно, все наперечёт-
событие, коль кто сюда свернёт.
Но то ли у самих забот хватает, а может никого не
беспокоит присутствие его - о нём не вспоминают.
Ну разве что по следу кто-нибудь, вдруг,обнаружит
незнакомца путь. И это всё, чего тут обсуждать?
Из прошлого такого насмотрелись, что удивленье
неоткуда брать. За эти годы умерла деревня,
как-будто по земле Мамай прошёл. Всё опустело.
Истинно писанье - завидуй тем, кто во-время ушёл.
Всё заколочено, лишь считанные избы дымятся
поутру. Ещё теплится жизнь, но, как свечи огарок,
уж угасает в медленном чаду. Три ветхие старушки
да Кузьма - всё население усопшей деревеньки,
живущее неведомо зачем. Десяток кур на всех
и злая Жучка, с рожденья несогласная со всем.
Под вечер как-то: солнце уж садилось,
полоской красной багровел закат,
машины с большака к селу свернули
и покатили прямо на овраг.
За полем на краю остановились,
по зарослям хозяйски разбрелись-
короткий выстрел отозвался эхом,
приезда цель успешно завершив.
На миг затихло всё и, вдруг, взорвалось,
шальною музыкой хлестнуло по ушам:
в испуге кладбище заросшее проснулось,
вороны взмыли очумело к небесам.
Пыль ещё долго над дорогою клубилась
и по обочинам ложилась сединой.
Старушки истово на образа крестились,
молились вслед за отлетевшею душой.
Эх, ма...,- подвёл итог Кузьма
и с этим даже Жучка согласилась.