Мне теперь так непросто поверить
В деревенское детство свое,
Где и ночью не заперты двери,
Где полощут НА РЕЧКЕ бельё.
Где селом разделяют несчастья,
Всем колхозом на радостях пьют,
Где найдёт каждый путник участье,
И привет, и обед, и приют.
Там ты можешь гулять до рассвета
И в неполных одиннадцать лет,
Там ночами на улицах света,
Кроме звезд или месяца, нет.
Там одни гармонисты имеют
Над тобой ту волшебную власть,
От которой запоем болеют,
И сгорают, и могут пропасть.
Там веками живет суеверий
До мурашек знобящая жуть,
А старушкам треклятая вера
Не дает без молитвы уснуть.
Там старинным прозваньем Евлампий
Чадо крестная мать нарекла.
Там фитиль керосиновой лампы
С перламутровым нимбом тепла.
Там зимой батарейный приемник
Из Москвы, как из сказки, шипит,
И за жисть разговор неуемный
На завалинках древних кипит.
Там страшит настоящая темень,
И действительно вьюги метут,
А девчонок стыдливое тело
Неприступней, чем русский редут.
Там поют наши славные песни
И ругаются матом взахлеб,
Там так дорого ценится честность,
А обида – бросается в лоб.
Там в почете могутная сила
И другой оселок красоты –
Там не сватают бледных и хилых,
Избегая больной сухоты.
Там тепло пребывает на печке,
На малиновых жар-кирпичах,
И с зари раздается у речки
Звук хранящего стадо бича.
Там, помуслив дремучие пальцы,
Бабка нитку из шерсти сучит,
А молодка на стареньких пяльцах
К Рождеству вышить кофту спешит.
Там пшеница с избыточной влаги,
Как от гриппа, горит на току,
И клубника растет - по оврагам,
А мальчишек - крапивой секут.
Там пронзительным взором страдальца
В чем-то нищий тебя уличит.
А на Пасху там красятся яйца
И густые пекут куличи.
Там весь мусор под ветром отвеют,
Чтобы ржи золотой не пропасть,
И с зеленым горохом поспеет
Твоя первая, сладкая страсть…